и обязательно поступим в один институт или университет, усиленно согревала.
В столовую я шла торопливо и внутренне обрадовалась, когда увидела Егора, разливающего по высоким искрящимся стаканам апельсиновый сок.
«Пусть он подробно расспросит о «Конте-Конти», и я расскажу все новости дня».
Я уже не скрывала от себя тот факт, что мне важно мнение Егора по многим вопросам. И… да, меня отчаянно беспокоило, что он думает обо мне. Например, считает поверхностной или нет? Не знаю, откуда бралось подобное волнение, но иногда оно прижимало к стенке и буквально душило. Может, потеряв папу, я подсознательно начала искать его в Егоре?.. Хм, наверное, психоаналитики поставили бы мне именно такой диагноз.
– Опаздываешь, – сказал он и кивнул на остывающие вареники с творогом и вишней.
– Заболталась с Варей, – ответила я, выдвигая стул.
Похоже, Егор тоже принял душ, его волосы были влажными и падали на лоб. Автоматически я представила, как он привычно проводит рукой, убирая их назад. Но он этого не сделал.
Отставив стеклянный кувшин с соком в сторону, Егор заглянул мне в глаза и задал вопрос, который я очень ждала:
– Как дела, Дженни?
Но я не успела ответить, около дверного проема вспыхнуло бирюзовое пламя и раздался веселый голос Кристины:
– Всем привет! Я к вам сюрпризом. Не ругайте Эмму, я еле уговорила ее не предупреждать вас. Мои дорогие, как же я соскучилась… На ужин вареники? Интуиция подсказывает, что в этом доме никто не считает калории. И это прекрасно. – Кристина улыбнулась и замерла, наслаждаясь своим неожиданным появлением. Ее рыжие волосы вступали в необычную гармонию с бирюзовым цветом платья, и на миг я залюбовалась этой красотой.
– Привет Крис. – Егор широко улыбнулся и поднялся, встречая гостью.
Но Кристина первая подлетела к нему, чмокнула в щеку, огляделась, будто впервые оказалась в этой столовой, и устроилась на стуле Елены Валерьевны.
– Все по-прежнему. Как же хорошо…
– Тебе повезло, что мы еще не съели вареники.
– Я бы вам этого не простила. – Она ответно улыбнулась и повернулась ко мне. – Привет, Дженни.
– Привет.
– Как поживаешь?
– Отлично.
За эти долгие месяцы Кристина ничуть не изменилась, то есть внешние перемены были: волосы стали короче и кудрявее, на запястье к маленькой черной кошке с приподнятым хвостом добавилась малюсенькая бабочка. Но Кристина все также была окружена аурой свободы и производила особенное впечатление: на нее хотелось смотреть и ее хотелось слушать. Мое сердце дернулось и забилось гораздо медленнее, и показалось, будто мне перестало хватать воздуха.
Егор сходил на кухню за тарелкой и приборами, сел, развернувшись к столу боком, и, потеряв интерес к ужину, спросил:
– Крис, какими судьбами?
– Потом расскажу, – небрежно ответила она, и я догадалась, что эта информация не предназначена для моих ушей.
– Надеюсь, твоя мама сейчас не пьет валерьянку.
– Редкий случай – обошлось без успокоительных. – Кристина отправила на свою тарелку три вареника, но есть их не стала. Качнувшись на стуле, она побарабанила пальцами по столу, наклонила голову набок и добавила: – На этот раз я уехала вовсе не из-за того, что мы поругались. Но главная интрига осталась – я понятия не имею, сколько пробуду в Москве.
– Ты постоянна в своем непостоянстве, – усмехнулся Егор.
Я практически не принимала участия в разговоре, только ответила на вопросы о бабушке и учебе. И я, конечно же, понимала, что сейчас здесь лишняя, и стоит уйти, как тональность и темы беседы станут другими. И, может, именно поэтому уходить я не торопилась. Однако ужины имеют свойство заканчиваться, а других причин оставаться в столовой для меня не существовало. К сожалению или счастью.
Уже в гостиной меня подхватил колючий ветер боли и понес вперед, не давая возможности притормозить.
Аккуратная белая сумочка Кристины в кресле…
Компактный бежевый чемодан около журнального столика…
Она остается ночевать.
Я взлетела вверх по лестнице, перешагивая ступеньки. И дверь я зачем-то закрыла на два оборота замка. Будто мне требовалось спрятаться и отгородиться от того, что происходит в столовой, будто приезд Кристины имел огромное значение…
Несмотря на жару, я достала шаль Лизы, закуталась в нее и залезла в кресло с ногами. Меня трясло, и я даже с каким-то удовольствием отдалась этой дрожи – пусть дробит мысли, пусть правда обрушивается не сразу, а постепенно.
«Почему мне плохо… Кристина же добрая… Приехала и ладно… Почему мне плохо? Почему?..»
Находиться долго на одном месте не получалось. Вскочив, я заметалась по комнате, а потом остановилась рядом с письменным столом и закрыла глаза, прислушиваясь к чувствам.
«Я… ревную Егора?.. Нет… Нет. Нет!»
Память торопливо, будто только и ждала этого момента, предъявила ту самую ночь, когда я увидела, как Егор выходит из комнаты Кристины. «Дженни, какого черта… Почему ты не спишь? Я спрашиваю, какого черта ты не спишь?» Они были вместе, им было хорошо, а я лишь оказалась в неподходящем месте в неподходящее время.
Силы воли не хватило, чтобы остановить слезы, да я и не очень старалась. Они текли по щекам, задерживались на подбородке и летели вниз. Как и моя душа.
Когда это произошло?
Когда Егор стал для меня гораздо больше, чем опекун?
Я вычеркнула Черногорию из жизни, но разве можно просто взять и стереть море с поверхности земли?
Сколько раз, ложась в постель, я вспоминала те поцелуи, а потом настойчиво переключала мысли на что-то другое… Сколько раз? А затем ворочалась и старалась уснуть, считая до миллиона… Если раньше я не могла находиться рядом с Егором из-за страха, то теперь происходило тоже самое, но только из-за болезненной неловкости и… смущения? Мой взгляд останавливался на его руках, плечах, подбородке… И я одергивала себя. Каждый раз одергивала!
– Неужели я… влюбилась в Егора?.. – прошептала я, уже зная ответ.
«Но этого не может быть. Павел… Он всегда со мной. Не было дня, чтобы я не вспоминала о нем!»
Я вновь заметалась по комнате, пытаясь объяснить необъяснимое. Я называла себя предательницей, как тогда, в Черногории, и от этого пылали щеки и сжималось сердце. И еще оно стучало очень громко.
«Павел – это тепло в душе, доброта и счастье, это целый мир, который когда-то был у меня, это очень и очень много, вот только это… иные чувства. Теперь иные».
Упав на кровать, я безудержно зарыдала, окончательно и бесповоротно принимая правду. Страшную правду, способную раздавить меня. Собственно, она и раздавила.
* * *
Ноги затекли, и я потерла их, но не стала слезать с подоконника. Я ждала Большую Медведицу, потому что больше не с кем
