мальчики? — спросила я.
Саверио был нашим старшим. Сальваторе был нашим вторым сыном. Эвелина была нашей третьей. А четвертым был наш малыш Ренцо. Ему было три года, и если кто-нибудь вслух называл его ребенком, он хмурил брови и корчил Капо рожу а-ля «Я очень зол».
Капо прищурился, заметив, как я задыхаюсь, прежде чем посмотрел на мои руки.
— Саверио повел Сальваторе и Ренцо встречать Фаусти. Тетушки пошли с ними. — Он смотрел на меня еще секунду, прежде чем кивнул мне за спину, безмолвно приказывая следовать за ним.
С годами потребность в словах между нами становилась все меньше и меньше, потому что иногда его голос становился все ниже и ниже. Его действия всегда были громче слов.
Капо взял меня за руку, когда я подошла достаточно близко, поднес мое запястье к своему рту, прижался губами к моему пульсу. Он снова взглянул на мои кольца. На этот раз, казалось, он проверял, чтобы убедиться, что их расположение было верным. И снова это было странно.
— Поцелуй и меня, папочка. — Эвелина протянула ему руку, скорее прижала ее к его губам, и он громко поцеловал ее запястье. — Я твоя принцесса, папа.
— Ты моя принцесса. Per sempre.
Как только мы вышли в сад, он опустил Эвелину на землю, позволив ей свободно бегать. Она направилась прямо к одной из станций с сахарной водой, которые мы установили, наблюдая, как несколько бабочек расправляют крылья в вечернем воздухе, впитывая нектар и золотой солнечный свет. Несмотря на то, что Эвелина вообще была шумным ребенком, около бабочек ее учили быть тихой, доброй, уважать их.
Я стояла в стороне и восхищалась всем, что сделали мои мальчики.
Над столом, от лимонного дерева к лимонному дереву, были развешаны фонарики-бабочки, расставленные и готовые для более чем двадцати человек, а на заднем плане играла тихая музыка - то, что Саверио называл музыкой для «стариков». Как изменились времена. Если я была стара, то мой муж был еще старше, и ему это нравилось не больше, чем мне, когда наши дети напоминали нам об этом.
Сад, который мы разбили с Нонно, никогда не был так прекрасен, как в тот момент. Цвета взрывались в вечернем свете, и бабочки были в постоянном движении, наслаждаясь всей красотой.
Корни. Здесь у них были корни. Так же, как и у меня. И всякий раз, когда представлялась возможность, мы рассказывали нашим детям истории о человеке, который показал нам, как сажать и лелеять их. Каждый из наших детей знал историю волка и бабочки лучше, чем мы.
Я вертела в руках обручальные кольца, желая, надеясь, что Фаусти не слишком торопятся добраться до нас. Мне было трудно сосредоточиться на ком-нибудь, на чем угодно, кроме моего мужа.
Время было благосклонно к нему. С годами он стал только привлекательнее. Он был так же здоров, как и всегда, ни унции жира на его теле, и любые изгибы, которые он приобрел за эти годы, вписывались в понятие «прекрасного зрелого мужчины». Несколько седых прядей пробивались по бокам его черных волос, несколько прядей в щетине отражали свет и искрились серебром, но это только делало его мудрее.
Он все еще держал себя в руках.
Он все еще заставлял меня чувствовать себя в безопасности.
Он все еще заставлял меня задыхаться.
Он по-прежнему заставлял мое сердце совершать «ужасно злые» поступки, а бабочки в животе бешено трепетали.
Он все еще заставлял меня хотеть его, жаждать его, чувствовать голод по нему - каждый день, каждую ночь, иногда каждую секунду моей жизни. Пустое пространство, которое он заполнял, никогда по-настоящему не заполнялось. Оно только росло, чтобы вместить в себя еще больший голод. Удовлетворенная, но вместе с тем не полностью.
Я все еще любила его, но это было уже не то. Я любила его еще больше, во всех смыслах. Как моего лучшего друга. Моего возлюбленного. Мое сердце. Отца моих детей. Моего короля-волка. Моего босса. Мое все.
С каждым днем наша любовь только крепчала. Как и сад вокруг нас, наши корни уходили все глубже и глубже в почву, которая всегда будет приветствовать нас дома. Чего бы это ни стоило, мы сделали все, чтобы сделать все правильно.
— Если это не то, чего ты хочешь. — Капо сделал шаг ко мне, и у меня перехватило дыхание. Заходящее солнце ударило ему прямо в глаза и напомнило мне о плавании голышом в море летом, только мы вдвоем, тело скользит по телу. — Говори сейчас или навсегда замолчи, бабочка.
— Слишком поздно для сожалений, не так ли, Капо? — Я сделала шаг ближе к нему, проводя рукой по его груди, останавливаясь на шраме вокруг горла.
— У вас есть что-нибудь из этого, Эсквайр?
Он иногда так меня называл. После рождения Саверио я вернулась в юридическую школу, став адвокатом. Я работала бок о бок с Рокко, время от времени занимаясь семейными делами. Я также помогала детям, которые, как и я, нуждались в помощи, когда система отказывала им. В основном я хотела заботиться о своих детях, но было приятно иметь что-то и для себя за пределами нашего мирка.
— Сожаления? — Я отрицательно покачала головой. — Ни единого.
Мы оба обернулись. Эвелина была в своем собственном мире. Она играла со своим маленьким внешним волшебным миром. Она что-то шептала феям, не желая тревожить порхающих вокруг бабочек.
Капо ухмыльнулся, но прежде чем он успел заговорить, я схватила его за плечи и прижалась губами к его губам, желая его так сильно, что у меня заныло все тело. Я нуждалась в нем внутри себя, не дающего ни единого шанса оторваться от него.
Когда Капо прервал поцелуй, я закрыла глаза и положила голову ему на грудь. Его сердце медленно билось у меня в ушах.
— Ti amo, — выдохнула я, держа его рубашку в своих руках, отказываясь когда-либо отпускать его. Два слова, которые означали для меня жизнь или смерть - два слова, которые он выгравировал на моем обручальном кольце.
Он отстранился, изучая мое лицо.
— Через десять лет. — Он покачал головой. — Наконец-то ты его прочитала.
— Десять лет? — Я моргнула, глядя на него. — Ты выгравировал эти слова еще до того, как мы поженились?
— С тех пор, как я заказал для тебя кольцо.
Смех, сорвавшийся с моих губ, вышел мягким от восторга.
— Лучше поздно, чем никогда.
Он был
