– Вот как вы думаете, кто выиграл? – спрашивала мумия, хитро прищуриваясь. – А выиграл наш Спаситель! – сама же отвечала она, прослышав про героическую жизнь Спасителя Йеси.
– А что со Сварогом стало? – спрашивали приходящие вопрошать.
– А, этот? – мумия ложилась в саркофаг, прислушивалась к суше своей. – Чего ему сделается… – и, заметив недовольный взгляд Отца церкви Спасителя, приставленному к разговорчивой мумии, принималась торопливо обрекать и Сварога, и Перуна, и Велеса, и всех прочих Богов и само язычество на немыслимые муки, исторгая из своих бинтов шепелявые проклятия.
Мумия умерла задолго до Спасителя. Пресвятейшему Отцу церкви Йеси приходилось приобщать ее к человеколюбию на ходу. Она старалась изо всех сил, но многие его наставления вызывали у нее умопомрачительные состояния. Например, как Бог мог лечить людей снаружи, если болезнь исходит изнутри, и сам он во внутренностях рассматривает?
Обо всем этом Манька узнала, слушая горячие споры, которые порой доходили до скандалов. Поверить мумии не всякий был готов. Однажды вампир и еще один вампир с тюрбаном на голове чуть не опрокинули тележку, закидывая друг друга помидорами и яйцами, расстраиваясь, что среди них не нашлось тухлого. У Борзеевича, который как раз торговал и тем, и другим, торговля шла бойко. После третьей разборки Манька начала подозревать, что скандалисты обрели горох Борзеевича в своем уме.
На край площади их пустили, но дальше ни-ни. Даже горох не помогал. Для входа на центральное место нужна была дополнительная лицензия или хотя бы пустое место в плотных торговых рядах. Народу на площади было так много, не протолкнуться.
– При громе и молнии они бы разбежались, а мы бы встали! – пустил по рядам торгующих свою мысль Борзеевич, подкрепляя слова горохом.
Молния с неба шарахнула, но как-то вяло. Все торговые точки понимали, что если будет большой дождь, то торговля не пойдет. Но к вечеру разразился настоящий ливень, как молчаливое согласие: «вот и день прошел!» В местных ресторанчиках, расположенных в домах-экспонатах заиграла музыка. Прохаживающаяся мимо пресная и пристойная публика кинулась под крышу и по гостиницам. Служивый народ все еще торопливо прошмыгивал, дождь ему был нипочем, не сахарный, не таял, но не задерживался. На площади остался разве что Борзеевич. С него потоками стекали струи воды, которые лились сверху, но он держался.
Наконец, он вплотную приблизился к границе огороженного участка, где лежала статуя и лампа. Слава Богу, к раритету не приставили охрану. Видимо, никому не пришло в голову, что можно унести то, чего как будто не существует. Копать было неудобно. За день, в скрюченном состоянии, Манька затекла, руки не слушались, копать было неудобно, а добытую из ямы землю уносили ручьи. Приходилось прорубать в земле одну дыру за другой, в основном используя лишь кинжал, меч под лотком не умещался. Закапывали яму сразу же, чтобы не выказать место и не выдать себя, пока, наконец, руки ее не нащупали обожженную глину.
Кувшин все еще был в земле, но дыра оказалась слишком маленькой, чтобы вытащить его. Ударили мечом и, лишь вытащив меч, сообразили, что зацепили свиток, который висел на нем, как пельмень на вилке.
Попав на воздух, проткнутый мечом свиток загорелся.
В дыре, под столом, было темно, Манька чуть-чуть посветила посохом: ключ был на месте, но чуть выше обозначенного уровня земли.
– Борзеевич, чего делать? – в ужасе простонала она, рассматривая ключ.
– Ну, к статуе и лампе вон с каким почтением, обнесли красной ленточкой, столбики каменные поставили, – постарался успокоить ее Борзеевич, немало переволновавшись сам. Он тоже рассматривал ключ, который теперь был на виду у всех. – Зато мы точно знаем, что свиток был здесь, и мы его уничтожили, успели…
– Статуя к драконам отношение не имеет, – сердито вполголоса рыкнула Манька, уплотняя землю, и укладывая обратно щебень. – Думаешь, дракон не почувствует, что за него каждый запинывается?
– Не трать время! – торопливо посоветовал Борзеевич, высматривая кого-то. – Хозяин тележки идет!
– Борзеевич, снимай портянки и дай им какой-нибудь приказ утопить ключ, они же пространственные, пусть обвалят его! – прикинула Манька.
– Ты не забыла, что настоящий ключ лежит на горе? – напомнил Борзеевич, погладив портянку.
– Надо Дьявола звать, – прошептала Манька, заметив в дырку, что хозяин тележки почти рядом. – Мог же он в горах землетрясения устраивать, пусть сделает что-нибудь.
– Там вампирам до земли дела не было, – отравил им жизнь Дьявол, рассматривая голографическую проекцию черного колеса. – А тут, Маня…
– И до этого клочка? – уже раздражаясь, проговорила Манька, расстроившись окончательно.
– Ты чего тут делаешь? – строго спросил Борзеевича хозяин лотка.
– Да вот, торговля шла ходко, думал, пока нет никого… – но закончить Борзеевич не успел.
– Запрещено ночью торговать! – заорал хозяин, набрасываясь на Борзеевича. – Тут ночью рестораны работают! Под штрафы меня подставляешь? – и чуть смягчился, пересчитывая дневную выручку, окинув взглядом товар и что-то отметив у себя в тетради.
Он сунул Борзеевичу оговоренный процент, выхватил у него тележку и покатил Маньку на выход из города. Под горку тележка покатилась легко. Манька вцепилась в меч, ужаснувшись. На выходе из города осматривали все и всех, чтобы не дай Бог, не вынесли чего ценного.
– Стой! Стой! – закричал Борзеевич, выхватывая тележку обратно. – Я это… Я не всю выручку получил!
– Как не всю?! – испугался хозяин тележки, выкатывая глаза.
– Тут это… это… люди на приеме у мумии… обратно, сказали, пойдут, расплатятся…
Хозяин остановился, повернувшись к Борзеевичу, на мгновение выпустив тележку из виду. Манька выкатилась, ужом проскользнув в ближайший полуразрушенный дом напротив пустынной площади, помахав Борзеевичу.
– Много? – строго спросил хозяин.
– Ну, вот, – Борзеевич пересчитал свои купюры.
Хозяин выхватил деньги, сунул их в карман.
– Вот обратно пойдут и расплатятся с тобой! – сказал он, довольный собой.
– Нет, меньше, за три яйца! – грустно повинился Борзеевич, заметив, что Манька подает ему знаки.
Хозяин плюнул, но, удержав из заработанной суммы Борзеевича за три яйца, остальное вернул.
– Спасибо, хозяин, спасибо, господин! – рассыпался Борзеевич в благодарственных поклонах. И зло сплюнул, когда спина удалилась на достаточное расстояние, метнув вслед горошину.
Тот обернулся – и Борзеевича не узнал, удивленно вскинув брови, разглядывая его странную одежду, портки, рубаху в горошек, перевязанную пояском, портянки и лапти, а еще бороду и седые всклоченные волосы, которые Борзеевич причесывал расческой только после бани, остальное время пятерней, уж как его не журил Дьявол. Борзеевич подмигнул ему, растянув улыбку от уха до уха, сложил руки лодочкой и поклонился на восточный манер. Торговец заторопился, о чем-то напряженно вспоминая.
