из ее «гениев». Ты возьмешься его отыскать?
— Я вас не понимаю.
— Нам нужна твоя помощь, — отвел его к окну Ралев. — Наверняка Венета знает, где он.
— Но я...
— Мы никогда не теряли к тебе доверия, — продолжал полковник. — Первый удар уже нанесен. Ты сам это сказал. Нужно ли допускать, чтобы последовал второй, третий? Если ты боишься...
Огнян ничего не ответил. Он только теперь понял, что ситуация куда более сложная, чем он себе представлял. В игру оказались вовлечены все. Кто знает почему, но именно сейчас он вспомнил слова генерала: «Ты должен жить». Он слушал Ралева, а ему казалось, что до него доносится голос генерала, что рука Граменова лежит на его плече.
— Могу ли я идти? — спросил Огнян.
— Надеюсь, тебе все ясно?
— Конечно! — ответил Огнян и, только когда вышел на плац, услышал голоса десятков солдат и увидел у входных ворот поднятый шлагбаум, наконец осознал, что он действительно на свободе.
Огнян шел торопливой походкой. У него началось сердцебиение, дышать стало трудно, но он и виду не подал, что волнуется. Путь до входных ворот показался ему бесконечно длинным. В эти минуты он, как никогда, остро ощущал свое единение с солдатами. Он призван отыскать корень зла, который угрожает всей их жизни.
Сариев сел в первую же попавшуюся ему на дороге машину и через несколько минут вышел у госпиталя. Его не остановили ни вопрошающий взгляд часового, ни дежурная сестра. Он хотел видеть генерала Граменова, хотел, чтобы генерал убедился, что он здесь, что он останется с ним.
Войдя в палату, он увидел генерала и сидящую возле его кровати Сильву. При виде Огняна глаза Граменова широко открылись, засияли. Сильва встала и сделала Сариеву знак выйти.
— Не будь жестокой, — прикоснулся к ее руке Граменов, и она осталась на своем месте. — Я верил, что ты здесь, что не уехал. — Генерал протянул ему руку и долго на него смотрел. — Сильва меня замучила. Не позволяет разговаривать, не разрешает принимать гостей. А я очень хотел тебя видеть.
— Трудно мне! — губы Огняна предательски дрогнули, но он постарался скрыть свое волнение. Бледное лицо генерала, пистолет Павла, лежащий на письменном столе перед Ралевым, сарай его отца, Венета, Кирилл, Щерев — вне этой цепи была только Сильва, но она на него даже не взглянула. Случай с солдатами, которых Сильва отпустила, его ущемленное самолюбие, когда она вмешалась в дела, ее не касающиеся, — все это уже изгладилось из его памяти. Теперь Огнян и сам не смог бы себе объяснить, какая причина оторвала его от больших дел и заставила думать только о себе самом, о своем достоинстве.
— Я и Ралеву сказал, — прошептал генерал. — Привлеките Драгана. У него большой опыт. Он знает их почерк. Это не просто покушение на меня, а нечто более сложное... — генерал задыхался, его душил кашель.
— Отец! — поднялась Сильва. — Не надо, ты же сам знаешь...
Но Граменов остановил ее, попросил не прерывать:
— Знаю, но есть более важные вещи, чем жизнь одного человека. — Он снова повернулся к Сариеву: — Тебе надо помочь нам, Огнян. Мы можем ссориться, можем сердиться друг на друга, но когда дело доходит до борьбы с врагом, все личное отпадает, остается только наш долг.
— Я не подведу вас! — проговорил Огнян и встал. Он снова посмотрел на генерала, словно хотел у него почерпнуть силы для предстоящей схватки с врагом.
Велико почувствовал его взгляд на себе, но глаз не открыл. Успокоился. Их дети с ними, а этого не так уж и мало...
Вместе с Огняном вышла и Сильва. Они шли по длинному госпитальному коридору, но никто из них не решался заговорить.
Огнян остановился у выхода, посмотрел на нее.
— Дальше не иди! Еще простудишься, — сказал он и надел фуражку.
— Береги себя!
— Скоро увидимся! — помахал он рукой и ступил на каменную дорожку сада. А разве им нужно было что-то уточнять? Все и так предельно ясно.
Венету в редакции он не застал. Ему сказали, что со вчерашнего дня она не приходила на работу. Говорили еще что-то, но он ничего не запомнил. Важно было лишь то, что сестра отсутствует и он не может рассчитывать на ее помощь. Посмотрел на часы. Время бежало неумолимо, а Огнян все еще бродил по улицам города. Небо прояснилось. Только холодный ветер напоминал о том, что на дворе стоит поздняя осень. Стая ворон пролетела над его головой и скрылась в ближайшем сосновом лесу.
«Необходимо все завершить сегодня, еще сегодняшней ночью нужно выяснить абсолютно все. Образовалась брешь. Это наш просчет. Мы должны ее закрыть; если придется, — даже своими телами. Не сожалею ни о чем. Мне легко, когда есть цель, когда ясно, что нужно делать», — думал он.
По обеим сторонам дорожки, которая вела к дому Щерева, цвели хризантемы. Огнян замедлил шаги.
Наружная дверь оказалась открытой, в холле, на первом этаже, стояла тишина и веяло прохладой. Огнян на мгновение остановился. Попытался восстановить в памяти тот день, когда сюда переехал Симеонов. Тогда они провозглашали тосты, до полуночи и разошлись как друзья, а теперь... А теперь он вошел сюда как чужой, ища следы преступления, которое потрясло всех. Кто знает, почему в тот момент ему припомнились слова одного из преподавателей военной академии:
«Ядерный удар будет нанесен внезапно, неожиданно, и это будет самым страшным. Наша задача состоит в том, чтобы не допустить этой внезапности...»
Огнян Сариев взбежал на второй этаж и без стука открыл дверь в одну из комнат. Он очень удивился, увидев Симеонова, одетого по-домашнему, немного похудевшего и словно бы ставшего меньше ростом. Всего лишь сутки назад Симеонов весьма уверенно держался на ногах, а теперь он стоял у окна с рюмкой ракии в руках и смотрел на Сариева тупо, со смирением животного, пойманного в капкан.
— Не бойся! Я не собираюсь в тебя стрелять, — сказал, входя, Огнян. — Слишком много будет для одного дня. — Он взял бутылку с ракией и налил в рюмку, стоявшую на столе. — За твои успехи!
— Я не
