— Сам я на большее не способен, — проговорил Спиро. — Мой голос не долетит на Небеса, но среди вас есть один человек, чей голос там услышат.
Бонкорро в шоке уставился на призрака.
— Кто это? — дрожа от волнения, вопросил он.
— Кто? — эхом вторил ему Мэт, нервно поглядывая на Ребозо.
— Он! — И палец Спиро указал на Аруэтто. — Жизнь его была небезупречна, но почти такова, единственным его пороком было то, что он не видел всех пороков человечества и не старался делать добра для своих ближних. Он помогал тем, кто к нему обращался, но не пытался искать, кому бы помочь. И все же душа его пока довольно чиста и может обратиться к Небесам!
— Так вот почему ты хотел, чтобы он ушел от меня. — Король Бонкорро одарил Ребозо взглядом, в котором была не только убежденность, но и приговор.
Мэт смотрел на канцлера. Тот выпучил глаза и затрепетал. Мэт приготовился к неприятностям: в таком состоянии люди способны на все, а этот человек был колдуном.
— Молись, ученый! — воззвал к Аруэтто призрак. — Молись, чтобы душа принца Касудо явилась на твой зов! Настало время, пробил час. Если Небеса услышат твою молитву, мученик может явиться сюда.
Аруэтто, дрожа, опустил голову на сцепленные руки и пробормотал несколько слов по-латыни.
В тронный зал ворвалась вспышка света, и Спиро не стало видно. Он померк, сжался, а перед изумленными людьми предстала сияющая призрачная фигура в три человеческих роста — фигура мужчины лет тридцати, стройного, бородатого, с восторженными глазами.
— Отец! — вскричал король Бонкорро, а Ребозо мешком опустился на колени.
Призрак принца Касудо обернулся и посмотрел сверху вниз. Вот его лицо смягчилось.
— Сын мой! Как наполняется радостью мое сердце: я вижу тебя выросшим и неиспорченным! О, прости меня, что я тебя покинул!
— Я простил, давно простил! — воскликнул Бонкорро. — Ты же не виноват! Но я не могу простить твоего убийцу и Бога не могу простить за то, что он отобрал тебя у меня!
— Ах... — Лицо принца стало печальным. — Бога винить не нужно, сынок. Вини меня, ибо я хотел умереть.
— Ты... хотел покинуть меня? — Из уст Бонкорро вырвалось сипение, глаза его были широко раскрыты.
— О нет, не тебя, никогда! — Касудо так протянул руки, словно хотел обнять сына прижать к себе. — Но я хотел умереть, потому что я запятнал свою душу искушением, которое, как я знал, стало моим грехопадением!
— Искушением? — изумился Бонкорро. — Ты?
— О да! Не думай, сынок, что, устояв против стольких искушений, я не испытывал мук!
— Но какое же искушение могло соблазнить тебя, поистине святого человека?
— То искушение имело вид прекрасной служанки, — вздохнул Касудо. — Ее доставил ко двору канцлер Ребозо и каким-то образом уберег от лап моего отца. Она была так мила, хотя и не была девственницей. Ее лицо, фигура — от этого растаяли бы камни! А я ведь был не каменный, сынок, о нет... но она была слишком низкого происхождения для того чтобы я, принц, мог на ней жениться...
— Ты любил другую женщину, не мою мать? — Бонкорро побелел.
— Любил? О нет, к моему стыду: любви в моем чувстве было мало, но много похоти — целый океан похоти, и его волны бились о берег моего безбрачия! Но не думай обо мне дурно, молю тебя, помни, что восемь лет я прожил без жены, и знай, что эта служанка была очень привлекательна и кокетлива и так искушала меня, что я был близок к грехопадению. Но я слишком хорошо знал себя. Я знал, что, совершив грех, я постараюсь как-то оправдать его, найти ему какое-то объяснение, стану убеждать себя в том, что этот грех — благое дело и что я смогу сделать эту женщину своей любовницей, не женясь на ней! Эти оправдания мало-помалу привели бы к тому, что я воспринял бы дьявольские богохульства, а потом, уверовав, что проклят, я бы объявил себя прислужником Сатаны. Тогда мне перешел бы по наследству престол, и, вместо того чтобы спасти Латрурию, я бы вместе с собой подверг страну проклятию. Нет! Я терпел ее заигрывания, я отказывался от ее безмолвных намеков, отказывался от приглашений в словах, которые последовали затем, но кровь моя так бешено бушевала в жилах, что я понимал: терпеть такие муки всегда я не смогу! Я стучался своими молитвами во врата Рая, просил Господа избавить меня от этого искушения! Я вновь и вновь твердил себе, что Господь не пошлет мне испытания, какое я был бы не в силах понести! Но в конце концов я стал молить Бога, что раз уж он не может избавить меня от соблазна, не может искоренить похоть в моем сердце, то пусть заберет меня к себе, в Рай! В этом мой грех — в том, что я просил Бога лишить меня жизни! Это только моя вина, но не вина Бога! Он услышал мои молитвы и ответил на них — он ослабил свою защиту и дал ножу убийцы избавить меня от мучений, вызванных моей слабостью.
— Воистину слабостью! — вскричал Бонкорро. — Ты был призван думать о стране, о сыне, которому в один прекрасный день досталась бы по наследству забота о благе этой страны! Как ты смел вот так меня покинуть?! И как ты смел покинуть свое королевство?!
— Но я никогда не покидал ни тебя, ни королевство, никогда, поверь! — воскликнул призрак. — Верно, я покинул жизнь и не смог находиться рядом с тобой во плоти, не мог обнять тебя, когда тебе было грустно и тоскливо, не мог дать тебе совета, когда ты не знал, как быть, — и все же я всегда был так близко к тебе, как только мог. Я всегда находился рядом и старался утешить твое сердце и укрепить твой разум. Увы, я не сумел полностью оградить тебя от набегов Сатаны, но когда твое сердце билось часто, а потом вдруг успокаивалось, знай, это был я, это я призывал на тебя милость Господню! И если тебе снился страшный сон, если мучили сомнения и ужасы, а потом являлся я и прогонял от тебя чудовищ, показывал тебе волшебные чудеса, знай, это были не просто сны, это был мой дух! Если ты чувствовал искушение кого-либо возненавидеть, кому-то отомстить, но холод сковывал твою руку, знай, это я помогал тебе! Нет, на самом деле я никогда не покидал тебя, сынок, я всегда оставался с тобой, в твоем сердце, и разуме, и — насколько мог — в твоей душе. Я укреплял тебя, чтобы ты мог выстоять против искушений, я давал тебе советы против греха похоти. Это был я, это всегда был я, и я постоянно буду с тобой, чтобы уберечь тебя, чтобы дать тебе покой, если уж ты не хочешь истинно обратиться к Господу Богу!
Бонкорро сидел, не сводя глаз с призрака отца. Щеки его постепенно покрывались краской. Наконец он как-то обмяк, и по его щеке сбежала одна-единственная слеза.
— Да благословит тебя Господь, отец! Я вновь прощаю тебя, ибо на твоем месте я не смог бы сделать больше для спасения своего королевства и своего сына. Только в страшном сне мне может привидеться то, что могло бы стать с моей жизнью, если бы ты пошел в услужение к силам Зла!
Ответом королю было молчание. Замер и тронный зал. Король Бонкорро смотрел на отца — более не мальчик, а взрослый и сильный мужчина — мужчина телом, душой и волей.
— А Бога простить можешь? — вопросил призрак.
