Чем выше вставало солнце, тем больше народа появлялось на Бородинском поле.
Суетились возле походного аналоя священники, облачась в дорогие золотые ризы, располагались вокруг него музыканты, и начали со всех сторон съезжаться гости.
Под руку с Павлом вышла из своей кельи и мать Мария. В этот день она оставила свой посох и опиралась только на руку старого генерала.
Чёрная стайка общежительниц Спасо-Бородинского монастыря заняла своё место возле памятника, готовясь сопровождать панихиду церковным пением.
Маргарита Тучкова медленно подходила к памятнику. Блестящее общество уже собралось возле него. Сверкали на солнце золотые шнуры, шитые золотом воротники подпирали щёки с непременными бакенбардами, блестели ордена и медали, расшитые золотом перевязи поддерживали шпаги.
Глаза слепило от золота, и мать Мария шествовала впереди этой блестящей толпы, странно контрастируя с ней. Высокий чёрный клобук резко оттенял её бледное до прозрачности лицо, широкая чёрная мантия скрадывала фигуру, но её высокий рост, стройность и спокойная походка будто отодвигали всех приглашённых и знатных приближённых от этой величественной фигуры.
Маргарита поднялась на возвышение, встала у самого постамента памятника, и её чёрная фигура на белом покрывале словно заставила всю говорливую и шумную толпу замолчать и впиться взглядом в этот живой памятник.
В это время от дороги между двумя шпалерами нарядных гренадеров понеслась к памятнику блестящая кавалькада. Впереди на белом могучем коне скакал сам император Николай Первый. Расшитый золотом военный мундир туго обтягивал его сильное тело, белые лосины, заправленные в гвардейские сапоги, облегали мускулистые ноги, а крепкие руки твёрдо держали повод.
И сам всадник, и свита, сопровождавшая его, промчались между рядами войск, и толпа окончательно затихла, устремив глаза на молодцеватого императора. Позади Николая скакали его наследник, члены царской фамилии мужского пола, сверкающая свита сановников и приближённых.
Стоявшие в окружении толпы войска закричали приветствия императору, загремели пушечные выстрелы. В порыве поклонения и те, кто пришёл на этот праздник, тоже кричали «ура» императору, любуясь его красивой посадкой и бравым видом.
Одна мать Мария безмолвно стояла у покрытого памятника, как чёрная статуя, как строгое напоминание о поминальном дне, а уж никак не об очередном блестящем празднике.
Слева от памятника толпились иностранные послы, гости императора из других стран. Среди них выделялся своим необычным мундиром герцог Лихтенбергский, зять Николая, через которого русский император оказался в родственниках с самим Наполеоном. Герцог был сыном Евгения Богарне, пасынка Наполеона и ближайшего его сподвижника. Шпага Наполеона, привезённая герцогом в подарок русскому царю, словно скрадывала память о нашествии Наполеона в Россию.
Император подъехал к ограждению перед возвышением, увидел одинокую фигуру матери Марии, стоявшую поодаль от блестящей толпы генералов и придворных, и громко, подняв руку, воскликнул:
— Ваше превосходительство, кланяюсь вам! Дайте мне вашу руку.
Он дёрнул шнур, шёлковый купол покрывала вздулся и мягко осел на постамент. Открылся скромный, простой памятник, возносящийся ввысь, словно чёрная стрела. На самой его вершине двуглавый золотой орёл смотрел и на восток и на запад — во все концы огромной империи.
Мраморные мемориальные доски по всем сторонам памятника были украшены золотыми надписями.
«Вторгнулись в Россию 554 000 человек, — быстро пробежала глазами мать Мария одну из них, — возвратились 79 000 человек».
Другая гласила: «Умерли за Отечество полководцы — Багратион, Тучков-1, Тучков-4, граф Кутайсов. Всем прочим — слава!»
— Не правда ли, — сказал матери Марии император, — какая прекрасная и трогательная картина для вас? Разделяю скорбь вашу. Да поможет вам Господь!
Обратившись к морю голов, усеявших поле, император добавил по-французски для иностранных гостей:
— Вот почтенная вдова генерала Тучкова, которая опередила меня на двадцать пять лет и воздвигла памятник неподражаемый... Прошу вас, скажите несколько слов, — обратился он к Тучковой по-русски.
Своим звонким красивым голосом мать Мария сказала всем, кто мог её услышать на таком расстоянии:
— Народу русскому кланяюсь — сердобольным родителям, братьям и сёстрам, чьи родные пали в кровавой брани в день святой Бородина. Оплачем их, они убиты, но довольно жили для Отечества, для чести государя, семейств своих. Они не восприемлют достояния вашего, но наследуют Христово... Русская земля народом своим держится. Молитвой воспоём его!
Она плавно и торжественно опустилась на колени, и тут же ангельски-звонкие и чистые голоса монахинь из её церковного хора начали панихиду. Пошёл вокруг памятника священник, кадя ладаном, кропя святой водой, а монахини все разливались в светлой молитве. Толпа стояла на коленях всю долгую панихиду, посвящённую памяти павших воинов.
Но лишь кончилась панихида, как загремели пушки, раздались боевые клики, и перед изумлённой толпой развернулось зрелище того дня, когда состоялась знаменитая Бородинская битва.
Мать Мария уже не могла вынести этого зрелища. Игрушечные выстрелы, игра в солдатики, манёвры войска на самом поле, где было столько трупов...
Она спокойно, едва держась на ногах, пошла к себе. Павел поддерживал её под руку.
На другой день она не смогла встать. Жестокая нервная горячка подорвала её силы. Государь, узнав об этом, направил к ней своего личного доктора, и состояние больной вскоре улучшилось.
Но все дни, пока проходил праздник, мать Мария больше не выходила из монастыря...
Закончились торжества, царская свита собиралась в Петербург, войска удалились, оставив на Бородинском поле бесчисленное множество обрывков бумаги, недоеденных кусков хлеба, мусор.
Николай перед отъездом поспешил выразить матери Марии сожаление по поводу её болезни. Он направился в монастырь, и келейницы предупредили игуменью о визите государя.
Она приподнялась, опершись на подушки, и приняла его полулёжа в постели. Николай участливо пожелал ей здоровья, ещё раз поблагодарил за благородное дело — сохранение в потомстве памяти о великом дне Бородинской битвы, а в конце визита, положив свою холёную большую холодную руку на её маленькую, сухую и бледную ладонь, спросил самым задушевным голосом:
— Я хотел бы быть счастливым, выполнив какое-нибудь ваше пожелание. Не нуждается ли в чём-нибудь ваш монастырь, есть ли у вас просьбы ко мне? Я всё сделаю для вас, — доверительно добавил он.
— Я бесконечно благодарна вам, ваше величество, за столь тёплые заботы о монастыре. Вы уже многое сделали для нас. Прелестная кирпичная ограда, Филаретовская церковь, великолепная трапезная — это всё дело ваших рук. Как я могу просить вас ещё о чём-либо? Да и другие помогают нашему монастырю, даже из Сибири направляют возы с крупами, продовольствием. Добрых людей немало на свете. У меня может быть только одна просьба, но она очень личная, и выполнить её можете лишь вы...
