Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
Тайный план Керенского по эвакуации царской семьи был на грани провала. В течение ночи работники Николаевского вокзала в Петрограде, которые готовили состав, колебались, стоит ли выпускать его. «Всю ночь возникали трудности, сомнения и колебания. Железнодорожники задерживали перевод на запасные пути и сцепление, делали какие‑то таинственные телефонные звонки, слали какие‑то запросы»[1299].
Уже начинался рассвет, когда поезд, составленный из литерных вагонов и вагона‑ресторана Китайско‑Восточной железной дороги, прибыл на Александровскую станцию Царского Села, опоздав более чем на пять часов, и был поставлен на запасном пути в стороне от главного входа[1300]. Сама станция «была окружена солдатами и вооруженными отрядами», которые «выстроились по обе стороны дороги от дворца до станции, у каждого солдата в поясном патронташе по шестьдесят патронов»[1301].
К этому времени по Царскому Селу прокатился слух, что что‑то происходит, и на восходе солнца 1 августа тройному кордону охранников перед дворцом приходилось сдерживать «огромную толпу улюлюкавших и выкрикивавших угрозы людей», которые стремились в последний раз взглянуть на Николашку‑дурачка, когда его увозили[1302]. Примерно в 5:15 прибыли четыре легковых автомобиля. Было совершенно ясно, что провезти семью мимо толпы через главные ворота будет невозможно. Пришлось проехать через Александровский парк, чтобы доехать до западного конца станции.
Все в царском окружении пытались держать себя в руках при окончательном расставании с царской семьей, не говорили обычное «До свидания», а повторяли более ободряющее «До скорого свидания»[1303]. Царице, к ее великому сожалению, не разрешили попрощаться со всеми ее самыми верными слугами, особенно с пожилой гофмейстериной Елизаветой Нарышкиной, которая служила трем царицам. Но она послала ей записку: «Прощайте, дорогая матушка, нет слов, чтобы выразить, что я сейчас чувствую»[1304].
Только сейчас, когда Александра покидала дворец, Керенский, который во время их предыдущих встреч решил, что она «гордая и несгибаемая, абсолютно уверенная в своем праве управлять», впервые увидел в «бывшей императрице просто мать, которая тревожится и плачет»[1305].
Когда семья прибыла на станцию на машинах, окруженных конным конвоем драгун, им пришлось спуститься по промокшему песку железнодорожной насыпи, чтобы подойти к своему поезду. Он был замаскирован флагами и транспарантами, из которых следовало, что поезд входит в состав «миссии Красного Креста»[1306][1307]. Александра едва шла, она не смогла подняться на подножку, ее пришлось «поднимать с большим трудом, и она повалилась вперед на руки и на колени». Военный эскорт под командованием Евгения Кобылинского должен был ехать с ними и их ближайшим окружением в этом же поезде. Второй поезд для остальной прислуги и охранников ждал неподалеку[1308].
Когда все в окружении Романовых заняли свои места, Керенский подбежал и крикнул: «Можно ехать!» — и «весь поезд сразу толчком двинулся в направлении императорской ветки». Как только это произошло, тихая и настороженная толпа собравшихся, как один, «вдруг заволновалась и замахала руками, платками и шапками» в жутком безмолвном прощании[1309]. Восход солнца был красивый, как отметил Николай, когда их поезд двигался на север в сторону Петрограда до поворота на юго‑восток в направлении на Урал. В качестве обычного гражданина он воспринял свой отъезд из дома, в котором прожил двадцать два года, так же флегматично, как и свое отречение.
«Я опишу вам, как мы путешествовали, — позднее написала об их поездке Анастасия Сиднею Гиббсу в сочинении, в котором, как обычно, ей непросто давалось английское правописание и она допускала ошибки в написании некоторых английских слов. — Мы выехали утром, и, когда мы сели в поезд, я пошла спать, так же, как и все остальные. Мы очень устали, потому что не спали всю ночь. В первый день было жарко и очень пыльно. На станциях нам приходилось опускать шторы на окнах, чтобы никто не увидел нас. Однажды вечером я смотрела в окно, когда мы остановились около небольшого дома, но это была не станция, поэтому нам можно было смотреть. Маленький мальчик подошел к моему окну и попросил: «Дядя, дай газету, пожалуйста, если есть». Я сказала: «Я не дядя, а тетенька, но у меня нет газеты». Сначала я не могла понять, почему он назвал меня «дядей», но потом вспомнила, что у меня острижены волосы, и мы с солдатами (которые стояли рядом со мной) очень смеялись. По дороге случалось много забавного, и если у меня будет время, я напишу вам {про} наше путешествие потом. До свидания. Не забывайте меня. Много поцелуев от всех нас вам, мой милый. Ваша A.» [1310]
И только сейчас, в поезде, семье наконец сказали, куда их везут[1311]. «И вот закончился этот акт трагедии, последний эпизод царскосельского периода», — писала Валентина Чеботарева в своем дневнике после их отъезда. «Что же, — задавала она вопрос, — ждало их в Тобольске?»[1312]
Ознакомительная версия. Доступно 32 страниц из 157
