«Василий Григорович-Д'Эстэн, легендарный французский генерал-гугенот, переметнувшийся ко двору Елизаветы I, был внебрачным сыном Ивана Грозного и также слыл большим развратником: говорят, он держал сто любовниц и с десяток мальчиков для своих сексуальных забав. А еще он был знаменитым путешественником эпохи Ренессанса, почти таким же прославленным, как Колумб и Роли, а по мнению многих, даже более великим, чем эти известные мореплаватели. Во всяком случае, он, безусловно, был более мужественным человеком. На протяжении многих лет Григорович-Д'Эстэн был уверен в существовании огромного южного континента в Индийском океане, упоминаемого в египетских, нубийских и эфиопских преданиях. Он считал, что открытие этой новой земли обогатит Англию, сделает ее более могущественной державой. Он мечтал открыть вселенную для своей новой родины, мечтал положить к ногам любимой королевы дары, по количеству и ценности превосходящие те, что привезли конкистадоры Фердинанду и Изабелле. После победы англичан над испанской „Непобедимой армадой" королева Елизавета разрешила Григоровичу-Д'Эстэну отправиться с экспедицией в самое сердце Индийского океана. Это событие сыграло важную роль в истории Новой Трои. Веками, более тысячи лет, новотроянцы умышленно отгораживались от всего остального мира. Их континент располагал плодородной почвой и богатыми недрами, всех чужаков, которым, по несчастью, случалось высадиться на их земле, они обращали в рабство. Дети этих искателей приключений и пиратов становились гражданами их страны. Однако рост населения все более тяжким бременем давил на царство. Сенаторы одолевали императора, требуя, чтобы он начал торговать с остальным миром. Именно в этот период политического кризиса в стране Григорович-Д'Эстэн во главе своего флота вошел в гавань Новой Трои. В корабельных журналах есть записи о том, как были потрясены его люди при виде пышного великолепия города, гигантской золотой статуи Афины Паллады, Парфенона, стоящего на краю скалы, и едва различимых вдали очертаний Летнего дворца. Армия императора, держа наизготовке мечи и пики, встречала европейцев у стен гавани. Этому противостоянию, этой встрече было суждено изменить ход всемирной истории».
Ричи перестал писать. Он перевернул несколько страниц и посмотрел на свой набросок с изображением Григоровича-Д'Эстэна. Пальцем очертил контур лица мореплавателя. В его наушниках гремела музыка. Он прибавил звук и выронил ручку на пол. Кисть болела. Портрет Д'Эстэна получился не так уж плох, особенно медный нагрудник с эмблемой в виде дракона, сражающегося с фениксом, которую он срисовал с одного посвященного фантастике сайта в Интернете. Ричи захлопнул тетрадь и лег на кровать, включив музыку на всю громкость, так что барабанные перепонки едва не лопались. Когда доиграла последняя песня на компакт-диске, он снял наушники и открыл третью тетрадь. К внутренней стороне задней обложки он приклеил маленький пластиковый кармашек, где лежали все его самые ценные реликвии: фотография пьяного Ника на вечеринке у Дженны, на которой тот одной рукой крепко обнимает за шею улыбающегося Ричи; несколько снимков, на которых запечатлен он с Конни (они сфотографировались в фотокабинке в торговом центре Нортленд-Молл) — их щеки соприкасаются, она радостно улыбается, у него вообще рот до ушей, как у психа; открытки, что прислали ему отец и бабушка; обрывок его билета на концерт группы «Перл Джем», на который мама его повела по случаю его тринадцатилетия; и, наконец, в самом низу, фотокопия снимка, который он украл из дома Гэри и Рози, — молодой Гектор стоит на фоне ясного бирюзового неба, на его обнаженном торсе блестят капли морской воды, профиль на солнце, как у героя, — спокойный, неподвижный. Именно с Гектора он рисовал Д'Эстэна. Фотокопия была помята, порвана на одном краю. Впредь надо обращаться с ней поаккуратнее. Ричи бережно достал снимок из пластикового кармашка. Поднял фотографию высоко над собой, воображая, что видит Гектора во плоти, что мужчина на снимке сейчас отвернется от моря и солнца, глянет на Ричи, раздвинет губы. Ричи закрыл глаза и сунул руку в трусы.
Он просил мать разбудить его в семь, и ее голос ворвался в его сон, будто пронзительный скрип ногтей, водимых по классной доске. Он застонал, попытался опять заснуть. Должно быть, ему это удалось, потому что мать снова пришла в его комнату и хлопнула в ладоши ему над ухом. Он вскочил с кровати. Мама безжалостно рассмеялась.
— Который час?
— Четверть восьмого, — ответила мама, выходя из комнаты. — И если к половине восьмого ты не примешь душ и не оденешься, я тебя в бассейн не повезу.
Четверть восьмого. Прямо как обычный школьный день. Как в добрые старые времена. После окончания школы он не вставал раньше десяти, а то и вовсе спал до двенадцати. В супермаркете он работал в две смены: во второй половине дня или вечером. Хотя Зоран, начальник смены, намекал, что по окончании школьных каникул можно будет взять еще и утреннюю смену. Ричи любил поспать и сейчас не отказывал себе в этом удовольствии, понимая, что, может быть, для него это последняя возможность на многие годы вперед, ибо вскоре будущее возьмет его в оборот, и учеба, работа, жизнь заставят его снова настроить свой организм на жесткий режим. Четверть восьмого. Он побежал в ванную в трусах. Как всегда стоял под душем ровно столько, сколько нужно было времени для того, чтобы быстро ополоснуться и почистить зубы. Из-за засухи он был вынужден изменить свои привычки: прежде он любил подолгу плескаться под душем, игнорируя призывы матери экономить воду. Теперь он чистил зубы, брился, если была нужда — пока лишь раз в неделю, — и зачастую мастурбировал. И все.
Мама уже ждала его в машине. Через несколько минут они свернули на подъездную аллею перед зданием Ассоциации молодых христиан. Спасибо, мам, крикнул он, захлопнув за собой дверцу. Она посигналила, он помахал на прощание, даже не удосужившись обернуться.
К Хьюго ему нужно было прийти в половине десятого, и он решил, что поплавает хотя бы минут сорок. Незадолго до окончания школы Ричи пришел к выводу, что ему необходимо натренированное, мускулистое тело. В один прекрасный день, как Ник, как Али, он начнет посещать тренажерный зал, но пока он к этому еще не готов. Он никогда особо не блистал ни в спортивных играх, ни на уроках физкультуры. Был слишком тощ, тщедушен.
Переодеваясь в раздевалке, он думал об обещанном подарке на день рождения. Плеер. С ума сойти. Тогда можно и в спортзал походить. Он натянул плавки и прыгнул в бассейн.
Перед ним стояла цель научиться проплывать бассейн сто раз из конца в конец. Ник сказал, что плавание тренирует все мышцы тела, но ему необходимо выработать быстрый темп и выносливость, если он хочет стать сильным. Пока за два месяца его результат — пятьдесят раз. Первые двадцать всегда оставляли его без сил, эту дистанцию он преодолевал с огромным трудом, целую вечность. Время шло медленно, он всем своим существом ощущал каждую нудную секунду. Он ненавидел монотонность однообразных движений, и в первую же неделю чуть не отказался от занятий плаванием. Лишь стыд при виде собственного худого костлявого тела в зеркалах раздевалки заставил его снова броситься в воду. Но он обнаружил, что, если он проявлял упорство, если он преодолевал двадцатый круг и продолжал плыть, он вступал в так называемую «зону», как выражались чокнутые качки в его школе. Сам он пытался избегать этого термина, но в конечном итоге тоже стал его употреблять. Зона — это состояние потери чувства времени и диссоциации. Словно ты мертвецки пьян, только это здоровое опьянение. Когда ты «в зоне», время состоит не из скучных секунд и еще более утомительных минут; «в зоне» время безгранично, не имеет ни начала, ни конца.
