Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
— Соня! Точно на тебя шили! Красиво! А? Красиво ведь? — обратился он к остальным. Василий с Катей согласно закивали:
— Да! Да! Очень! Подшить только снизу чуть-чуть! А так хорошо! Блестит как!
— Паранджу тоже надевать? — подняла Софья выпавший из халата черный сверток. В голосе ее и во взгляде читалось высокомерие и даже откровенное презрение.
— Ты чего это так?.. Я без умысла… Что с тобой… гра-фи-ня?! — озлился Есенин. Лицо его побледнело, голубые глаза превратились в льдинки.
— Ой, дай я надену, можно? — предложила Катя, чтобы замять готовый разразиться скандал. — Она надела на себя паранджу. — Ну, как я вам? — прошлась она по комнате мелким шагом, подражая восточным женщинам.
— Здорово! — обрадовался Наседкин. — Вот так и ходи по Москве! До чего мудрые мужики на Востоке! Чадру жене напялил и спокоен. Сергей, там бабы до сих пор вот так ходят? — кивнул он на Катю.
Но Есенин не разделил его веселья.
— По-всякому, — мрачно ответил он. Засунув руки в карманы, он прошелся по комнате, оглядывая портреты и фотографии Толстого. — Раз борода, два борода, три, четыре, опять борода… не меньше десятка! — размышлял он вслух. — Как же мне надоели эти бороды! — проговорил Есенин с тоскливым бешенством. — Ску-у-шно!
Он поглядел на всех невидящим взглядом и вышел в прихожую.
— Василий, пойдите к нему, пожалуйста, — встревожилась Софья, — а то он там сейчас громить все начнет…
Наседкин взял папиросы и пошел к Есенину.
— Что я поделаю? У нас с мамой действительно благоговейное отношение к деду, — заговорила Софья, снимая с себя халат. — Соблюдаются определенные традиции, мама поддерживает вековой уклад. Сергея это почему-то бесит… — На лице ее появилось жесткое, но в то же время страдальческое выражение.
Катя беззвучно заплакала.
— Может, ему опять в больницу лечь? Я поговорю с Анной Абрамовной: она поможет, у нее связи… Ну что тут поделаешь, такой вот он!
— С Миклашевской у него было что-то? — неожиданно спросила Софья.
— С какой Миклашевской? — замерла Катя.
— Не притворяйся, я все знаю…
— Ах, с этой актрисой! — Катя вытерла слезы. — Не-е-ет! Стихи только посвящал, а так ничего, честное слово!
Софью охватила нервная дрожь.
— Всем своим шлюхам стихи посвящал! А мне?.. Мне! Паранджу!! Чадру мне! — Она истерично захохотала и, схватив со стула паранджу, бросила ее на пол и стала топтать.
Есенин сидел в кухне на подоконнике и, глядя в окошко, как затравленный зверь, курил одну за другой свои любимые сигареты «Сафо». Увидев входящего Наседкина, обрадовался и заговорил сдавленным голосом:
— Вася, друг, ты понимаешь меня? Не могу! На Кавказ уехал… думал, может соскучусь! Какое там! — махнул он безнадежно рукой. — Все прахом, Вася! Ты видишь: не клеится семейная жизнь!.. Здесь все заполнено «великим старцем»… он везде: и на столах, и на стенах; слава богу, на потолках нет! Это душит меня!.. Теща эта… блядь, ненавидит меня! Как же! Графиня! Родственница генерала Дитерихса, что у Колчака фронтом командовал. А? Ни хера себе родственница?! Бежать хочу, — с жаром исповедовался он другу, — но куда? Куда? Жизнь прожил, угла своего нету… Не-е-ту! Вон, из Госиздата прислали: срочно сдавать рукопись собрания сочинений в окончательном виде! Собрания, Вася! Я сам классиком становлюсь, а тут эта борода… мать ее не замать!
— Если невмоготу здесь, живи у меня…
— Ладно, когда припрет совсем… — Есенин слез с подоконника. — Хочешь выпить? А? У меня есть! — Он на цыпочках вышел в прихожую и вернулся с бутылкой водки. — Давай прямо из горлышка! — Он сделал несколько глотков и протянул бутылку Василию.
— Нет, не буду! — наотрез отказался Наседкин. — И тебе, Сергей, хватит, — попытался он забрать бутылку у Есенина, но тот спрятал ее за спину:
— Не лапай! Не хочешь пить — не пей! Ты!! Ты-ы-ы! — злобой полыхнули есенинские глаза, и Наседкину стало не по себе. Он знал, что рука у того тяжелая и может он ударить чем ни попадя. — Сволочи вы все, нет у меня друзей!.. Друзей нет, дома нет… жены… — он поморщился, — жены тоже не-е-ет! Разве это жена? — кивнул он в сторону столовой. — Подстилка! С Пильняком была!.. Я что, не знаю! А-а-а! — брезгливо поморщился Есенин и снова жадно глотнул из бутылки. Вытерев губы, он сполз по стенке спиной и присел на корточки.
Я хотел бы теперь хорошую
Видеть девушку под окном.
— Только двух женщин любил: Изадору и Зину… любил! Любил! — И, словно прогоняя какие-то нахлынувшие воспоминания, замотал головой: — А теперь вот люблю… в голубом!
— Может, тебе правда полечиться, Сергей? — осторожно заговорил Наседкин. Есенин поглядел на него снизу вверх мутными глазами.
— В сумасшедший дом хотите меня запрятать? — прищурился он. — Надоел всем? Так и скажите! Правильно! Надоел! — Он тяжело вздохнул. — Я сам себе надоел, Вася! Как же мне тяжело! — Он отставил бутылку и закрыл лицо руками. — Слушай, я прочту…
Цветы мне говорят — прощай,
Головками склоняясь ниже,
Что я навеки не увижу
Ее лицо и отчий край.
Любимая, ну что ж! Ну что ж!
Я видел их и видел землю,
И эту гробовую дрожь
Как ласку новую приемлю.
И потому, что я постиг
Всю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, —
Я говорю на каждый миг,
Что все на свете повторимо.
Не всё ль равно — придет другой,
Печаль ушедшего не сгложет,
Оставленной и дорогой
Пришедший лучше песню сложит.
И, песне внемля в тишине,
Любимая с другим любимым,
Быть может, вспомнит обо мне,
Как о цветке неповторимом.
Есенин отнял руки от лица и посмотрел на Наседкина абсолютно трезвыми глазами. Действительно, с ним происходила такая метаморфоза: когда он читал свои стихи, в голове наступало просветление. Потрясенный Наседкин не мог скрыть своего изумления.
— Как ты можешь так, Сергей? Пьешь и пишешь такие стихи!
— Пьяный я никогда не пишу, запомни!.. Читать… да! Но писать! Ни-ког-да!.. А стихи… Я сам удивляюсь… прет черт знает как! — Он, довольный, засмеялся. — Не могу остановиться! Как заведенная машина!
— А я так не могу! Я постоянно чувствую в себе неуверенность, — признался Наседкин.
— Стели себя, и все пойдет хорошо! Стели чаще и глубже… — Язык у Есенина стал немного заплетаться, глаза опять сделались хмельными, и в них заплясали чертенята. — Любишь Катьку? — вдруг спросил он ни с того ни с сего.
— Чего это ты вдруг? — удивился Наседкин.
— Любишь, спрашиваю? Она ведь у меня красивая баба выросла?
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147
