Сам Поль был тогда очень молод, почти подросток. Волосы прямые и светлые, хотя кожа смуглая, как и у всех остальных, кого он там видел. По мнению Маршала, он был до отвращения дерзок, независим и непочтителен – проявлялось это в том, что он задавал вопросы, каких задавать не полагалось, и обо всем старался составить свое собственное мнение. Вот и насчет города он начал спорить: нельзя истреблять мирное население из-за разногласий с правителем, – а потом ушел. И не просто ушел. Когда трое верных адептов Маршала, привыкшие выполнять его приказы беспрекословно, не допуская даже тени сомнения, отправились туда во всеоружии, их бывший товарищ вышел им навстречу вместе с врагом-правителем.
Драки там были с современной точки зрения странные: ментальные удары, телекинез и вдобавок использование управляемых природных катаклизмов, поэтому сколько бы город ни выставил мускулистых потных воинов с копьями, пращами и бронзовыми мечами, все они в счет не шли. Реальной силой обладали только правитель, о котором Маршал не мог думать без скрежета зубовного, и переметнувшийся на его сторону мальчишка-предатель. Вдвоем они разделались с пришельцами, но на следующий день Маршал явился туда самолично и привел с собой целый карательный отряд.
Их задавили числом, и город был стерт с лица земли. Его хозяин отделался легко – успел вонзить кинжал себе в сердце, у Маршала это вызвало прилив желчной досады. Как Поль уловил, там было иное, чем в настоящее время, отношение к смерти и к самоубийству – во всяком случае, у тех существ, к числу которых они все трое принадлежали. Злейший враг Маршала ускользнул от расплаты, его знания и способности позволят ему совершить перерождение по собственному выбору, и лет через двадцать– тридцать о нем снова услышат. Недаром на его мертвом женственно-гладком лице (тогдашний Маршал плевался от негодования при виде бритых мужчин) застыла такая загадочная усмешка.
Зато изменника взяли живым. Поль видел себя глазами Маршала: избитый, израненный, весь в крови – наверное, так же он выглядел после побоев на «Гиппогрифе». Его швырнули на колени перед вождем. Тот испытывал праведный гнев (его предали!), к которому примешивался тщательно скрываемый страх (мальчишка обладает слишком большой силой – и это сейчас, когда ему еще и восемнадцати нет, так чего ждать от него в будущем?), а пленник смотрел на своего бывшего шефа с откровенным презрением и раскаяния не выказывал. Удар ногой в лицо – рассчитанный, чтобы не насмерть, чтобы только погас этот нестерпимо презрительный взгляд…
Наказание для него Маршал придумал достойное проступка: пусть он считает, что это он уничтожил город. Поскольку он убежден, что так делать нельзя, эта мысль отравит все его дальнейшее существование, заставит отказаться от силы, навеки лишит душевного равновесия.
«Себя презирай, щенок паршивый!» – это Маршал добавил мысленно, так как рядом стояли его адепты и он должен был являть собой пример величия, чуждого мелочным человеческим чувствам.
Очнувшись после внушения, мальчишка долго бродил среди развалин, потрясенный и раздавленный, а потом покончил с собой – но эта была не та смерть, вслед за которой наступает благоприятное перерождение. Маршал был удовлетворен.
«Так вот как все было на самом деле! Я отказался выполнять этот маразматический приказ и пытался защитить людей из города, а мне внедрили ложное воспоминание, будто бы это я их убил! И все это время я подсознательно чувствовал себя преступником… Вот тебе за мою перекроенную память!»
В этот момент Поль не думал ни о «туче», ни о том, что вмешиваться в чужую дуэль – не по правилам. Можно сказать, что он врезал Маршалу по морде – пусть не физически, а ментально, зато изо всей силы. Затрещина нарушила равновесие между противниками, и Лиргисо получил преимущество, которым не замедлил воспользоваться. Ладно, пусть добивает Маршала сам… Но откуда здесь взялось столько народа? Наконец-то Поль увидел, что скрывалось в недрах растерзанной «тучи»!
Выхватив из поясного кармана «торпеду», он вдавил кнопку.
– Смывайся оттуда! Над вами военный корабль, сейчас он шарахнет! Скоре…
Договорить он не успел. Катакомбы содрогнулись, сама земля тяжело содрогнулась, его бросило на пол у подножия лестницы. От удара фонарь погас, и все погрузилось во тьму, а где-то наверху ревел ураган, напоминая о тех доисторических разборках, сведения о которых Поль почерпнул из памяти Маршала.
Свершилось! Двое полуживых цефалоподов, враскорячку стоявших перед тергаронским генералом (остальные их собратья вповалку лежали на полу за стеклянной перегородкой), утверждали, что и Маршал, и Лиргисо уничтожены. То же самое отрапортовали операторы, наблюдавшие за местностью с помощью разведывательных зондов.
– Теперь надо, чтобы событие прокомментировал представитель СМИ, – напомнил какой-то чин из Космопола. – Этого требует протокол в соответствии с принципами гласности и свободы информации.
Все начали оглядываться на Саймона, смутившегося от такого внимания (он же который день ничегошеньки не принимал – не дают!); потом его вытолкнули вперед, к экранам, показывающим не то бушующее море, не то взбесившуюся пустыню.
– Ну давайте, Клисс, комментируйте! – дружески похлопал его по плечу Браун. – Это же ваша репортерская работа!
– Это чего там? – нерешительно спросил Саймон, показав на экраны.
– Это поверхность Сагатры после применения «Омеги-78», – с гордостью пояснил генерал. – Пылевая пустыня радиусом двести с лишним километров – и никакого, заметьте, радиационного заражения!
– Их больше нет? – почему-то шепотом спросил Саймон. – Ни Маршала, ни Лиргисо? Их правда больше нет?
– Там даже микроорганизмы не уцелели, – подтвердил тергаронец. – Все дезинтегрировано!
Ураганный ветер гонял клубы пыли, но его порывы понемногу стихали. Кроме пыли, на экранах ничего не было.
– Их больше нет! – повторил Саймон громче, а потом взахлеб, едва не приплясывая, то и дело срываясь на нервное хихиканье, затараторил: – Они превратились в пыль, распались на молекулы, а я остался! И Лиргисо нет, и Маршала нет, а я остался! Они оба хотели меня убить – ишь, чего захотели, Саймон Клисс бессмертен!
– Да что он несет? – озабоченно прошептал кто-то из космополовцев. – Это и есть комментарии? Он же сумасшедший!
– Какая разница! – возразил его коллега. – Главное, что протокол соблюли.
Вот именно, какая разница? Может быть, завтра появятся новые недоброжелатели и новые напасти (даже не может быть, а наверняка), и «Иллюзориум» окажется еще одной западней, и все пойдет по-старому, – но сегодня Саймон Клисс был самым счастливым человеком в этой Галактике.
Римму Кирч осаждали полузабытые детские страхи. Она одна в темном подземелье, многоэтажном, как громадные дома-коробки на Яхине; наверху завывает ветер, и неизвестно, что стало с Маршалом… Хотя он, разумеется, не может не победить.
Для всякой безымянной жути, выползающей из темноты, слабаки – законная добыча, поэтому нельзя поддаваться слабости… Римма твердила это про себя, ежась под броней от накатывающего страха. А началось с того, что она поднялась на верхний этаж – и закашлялась от пыли. Как будто забралась во чрево гигантского пылесоса… Откуда это взялось? Приоткрыв дверь, соединяющую катакомбы с бункером Маршала, Римма едва не задохнулась от хлынувшего навстречу пылевого потока. Опомнившись, перепуганная и ослепленная, захлопнула дверь.
