до серебряных завитков, в которых прятались прозрачные кристаллы размером с песчинки, провела до крошечного замочка, на котором подвеской болтался сапфир-капелька.
— Это, конечно, не осколок легендарной розы, — сказал Эдвард, — но тоже красивый. А самый важный у тебя скоро будет.
Хелена посмотрела на него, словно не верила, что он вообще существует. Стоит здесь перед ней, и можно дотронуться до него, взять за руку…
— Ты слишком хороший, Эдвард… — прошептала Хелена и улыбнулась. — Спасибо.
Он без слов кивнул: не за что.
Она взмахнула пальцем, и цепочка, взлетев, обвилась вокруг тонкого запястья. Маленький сапфир скатился с тыльной стороны ладони и повис, покачиваясь.
Они недолго стояли в тишине. Хелена смотрела на браслет, Эдвард — на неё. На то, как у неё на губах играет лёгкая улыбка, а глаза нежно светятся. А потом она вдруг сказала:
— Ты можешь остаться, если хочешь. Я ничего не имею в виду. Просто не собираюсь спать ещё долго. А ты любишь поговорить вечерами…
И Эдвард остался. Говорил много, рассказывал о себе, но почти ничего не спрашивал — слишком просто при этом было пересечь границу, которую он то и дело задевал. Хелена перестала реагировать так остро, но темы прерывала, и приходилось — опасливо, на ощупь — искать новые. Поэтому сейчас Эдвард не рисковал, а Хелена неотрывно смотрела на него, улыбалась шуткам и позволяла ему вести.
Когда ночь была в зените, они вышли на балкон. Небо, испещрённое крошечными точками звёзд, синело над головами высоким куполом. Сияли парковые фонари под балконом, тепло и ярко мерцали огни столицы у подножья замкового холма, а озерная гладь переливалась, отражая и звёзды, и далёкую луну, и окружавший его город.
— Здесь очень красиво, — сказал Эдвард, довольно улыбаясь.
— Ты до сих пор сомневаешься? — голос Хелены смеялся.
Эдвард долго не отвечал. Взглянул на её руку, на которой теперь серебряной змейкой вился браслет, и со вздохом перевернулся к перилам балкона спиной. Запрокинув голову, он разглядывал белые стены, сомневался, задумчиво покусывал губы и всё же — готовый, что за это Хелена его прогонит — спросил:
— Мы как-то говорили про видения. Я нашёл картинку… На ней был замок, совсем как этот. Только… Только прозрачный. Изо льда, кажется. Ты его видела в детстве?
— Какая картинка? — Хелена напряглась, её глаза сверлили его, но Эдвард оставался спокоен.
— Она лежала на столе. Я случайно увидел.
— Она была под… — Хелена осеклась и отвернулась, нахмурившись.
— Извини.
Она молчала, глядя вдаль, и Эдвард был уверен, что на этом разговор закончится, но Хелена ответила, и слова давались ей с трудом.
— Я не знаю. Видимо, этот… Тогда я смотрела изнутри, но в последнее время часто вижу его во сне. Таким, как на рисунке. — Она бросила взгляд на замок, поглаживая перила балкона. — И я боюсь представить, что это значит. Не хочу даже думать. Думала, если… нарисую, оно пройдёт. Нет. Но порой это всё, что я могу сделать.
— Красиво. Правда.
Эдвард посмотрел на неё и осторожно накрыл её ладонь своей. Хелена никак не отреагировала: не вздрогнула, не убрала руку. Лишь через время тихо попросила:
— Давай не будем говорить об этом. Ни о замках. Ни о картинках.
— Хорошо. Тогда-а, — Эдвард снова перевернулся, облокотился на перила и прищурился, придумывая тему. — Я знаю, что ты не училась в Академии. Где тогда?
— Дома. — Хелена пожала плечами. — Я сказала, что не хочу никуда ехать, и никто не был против.
— Мне нравилось в Академии, — улыбнулся Эдвард. — А в Мидланде ты когда-нибудь была?
Хелена покачала головой.
— Только на балах и у… — она осеклась и после паузы добавила: — В городах — нет.
Как так вышло, Хелена не знала. Мидланд — такая знаменитая страна, привлекающая молодых людей больше сотни лет, никогда не казалась ей интересной, разве что в историческом плане. Хелене не нравились их «прогрессивные» устои: демократия, стёртые классовые границы, их мода и традиции. Когда нужно было сделать выбор, где учиться, разница между тем, что она знала, к чему привыкла, и тем, куда ей предлагали уехать, напугала. И Хелена была счастлива, когда отец позволил остаться, хотя все настаивали: у неё был потенциал, в школе могли его раскрыть, отточить. Может, будь аргументы весомее, сейчас бы она не задавалась вопросами, куда делось то, что называли потенциалом, почему забылось то, чему учил отец.
— Зря! — заявил Эдвард. — Там классно, правда! Столько всего! И так свободно… Я понимаю, почему Джон не хочет оттуда уезжать. Филиппу, конечно, не понравилось, но Филиппу ничего не нравится. Только книги, драконы и девицы сомнительного происхождения.
Эдвард хмыкнул и тряхнул головой. Хелена одобрительно улыбнулась уголками губ.
— А знаешь! — воскликнул он, подскочив, и на лице его зажглось такое выражение, будто идея захватила всё его существо. — Может, слетаем в Мидланд? Я оценил Санаркс. Теперь твоя очередь.
Хелена с недоверием посмотрела на него, горящего энтузиазмом, а потом, виновато поджав губы, отвернулась и произнесла тихо:
— Не сегодня.
— Конечно. — Эдвард понимающе кивнул: сегодня был не тот день, и завтра будет не тот. Не в его силах было разрушить эту странную гнетущую традицию, он понимал это с самого начала, и всё равно плечи у него опустились. — Может, через неделю-две? — неуверенно спросил он.
Хелена задумалась и вздохнула.
— Хорошо. Правда, Эд. Я съезжу с тобой в Мидланд. Позже. — Она подняла на него усталый взгляд. — А сейчас, думаю, тебе пора.
Эдвард развёл руками — так и быть, уже действительно было поздно. Они вернулись в комнату; Эдвард тяжело вздохнул у дверей и притянул Хелену к себе.
— С днём рождения, милая, — прошептал он.
Она прерывисто вдохнула, её пальцы скользнули по его спине, сжали ткань пиджака, и Эдвард хотел её поцеловать тогда, но не решился, только улыбнулся на прощание и с удовольствием чувствовал, как она провожала его взглядом, пока не дверь закрылась.
А потом Хелена опустилась на край постели и закрыла лицо руками.
* * *
Эдвард крутился рядом с самого утра, взволнованный и возбуждённый. Две недели до этого он тоже не мог успокоиться и по тысяче раз уточнял её планы, чтобы ничего не сорвалось. Сначала Хелена искренне недоумевала, потом раздражалась (но отказываться назло не стала), затем смирилась с неизбежностью поездки, а в тот самый день поняла: эмоции Эдварда заразительны. Эдвард пылал энтузиазмом, непонятной ей гордостью, и Хелена не могла не улыбаться, глядя на него.
А он так осмелел, захваченный своей идеей, что даже осадил сэра Рейверна, когда тот во время работы с документами сделал замечание, что вместо
