закрывают уста! Отговорки — ерунда! Приходите сюда! Сбреем без труда! Ещё и зуб дёрнем задарма». К зазывающему подошёл парень, совсем юный на вид, начал демонстрировать свою ровную растительность под носом и хвалебно заявлять — ему с этим помог другой мастер. Не стерпев такого предательства и поправляя цилиндр, цирюльник заявил: «Борода для мужчины — честь, а усики и у барышни есть. Тикай отсюда, а то мне начинает казаться, что все твои зубы молочные!». Юнец сначала удивился, а далее отпрянул, тут же трусцой ломанулся восвояси, выкрикивая: «Нельзя так со мной разговаривать! Бургомистр возлагает на меня большие надежды! Я помогаю строить новые мастерские! Я большой человек!». Про надежды ничего не известно, но мастерские и правда строились. Пару лун тому назад в Оренктоне начали возводить два новых сооружения. Первое предназначалось для производства листовок, которые снизят значимость лимнов, позволят смотреть на происходящее с разных сторон. Так сказать, новый вариант знакомства с событиями текущей общественно-политической жизни. А вот вторая мастерская предназначалась для другого, а именно — для изобретения и производства новых видов взрывающихся сосудов. Поговаривали, будто кто-то даже видел одно из испытаний, и там маленький сосуд хлопнул так, что специально построенный сарай за пределами города разлетелся в щепки. Подобное, конечно, маловероятно, но повод задуматься. Особенно когда мастер Шылдман единожды обмолвился о каком-то коте и о каких-то линиях передачи искр.
По дороге, идущей от борделя мимо лавки аптекаря, шли двое. Своими лицами и походками — молоды. Одежда старила их, создавала образ молодых стариков на прогулке. По всей видимости, донашивали за старшими представителями своих семей. Оба в жилетах, у первого все пуговицы застегнуты, а второй, напротив, шёл почти нараспашку.
— Ты видел? Видел? У неё такой корсет, всё просто вздымаются от восторга. Уверен, у неё две доброты. И обе круглые, тёплые. Я видел это по её глазам. Обязательно наведаюсь к ней вечером! — выкрикнул второй.
— Обязательно наведаешься и отдашь все свои сбережения ради одной минуты, — подчеркнул первый молодой старец.
— Может, и одной, но за то какой минуты!
— Какой бы не была эта минута, она не стоит месяцев тяжёлого труда. Но есть одна радость — они перестали уродовать губы. А то были похожи на размалёванных рыб.
— Ты как обычно. Расслабься. Может, ты не слышал, но вообще-то скоро будем праздновать. Или опять ушёл в свои мысли о Министре Слонике?
— Садонике. Меня беспокоит… что будет дальше и к каким переменам это приведёт. Дурное у меня предчувствие. Всё как-то странно. Мир начинает казаться чужим. Так и лимнов не останется…
— Зачем ты вообще тратишь время на размышления? Мы люди простые, главное, чтобы было что поесть да выпить. А остальное оставь Бургомистру. Он-то всяко лучше разбирается, вот и сам всё решит, — проговорил тот и мельком заметил белпера. — О, это же мясник-Бенард. Да не вертись ты. Я слышал, про него говорят, что он «Большая голова». Ведь умён, как десять стариков или типа того. Но дядька мне как-то рассказал, когда вернулся то ли из купальни, то ли ещё откуда… рассказал, что его так называют вовсе не из-за ума.
— Не знаю. Вроде на вид обычная. Ни больше ни меньше остальных. Проблем с выбором шляпы у него точно нет. А то как начнут эти шляпники рассказывать мол, чем больше голова тем больше уходит материалов. От того и цена скачет бешеной белкой…
— Да я не об этом…
— Всё, угомонись. Мы и так опаздываем.
— Какая многословность… Слыхал, какое слово знаю? Многословность, — протянул второй, и далее ускорили шаг, затерялись в уличной толпе. В меру сладкий аромат кружил над головами горожан, приглашал обратить внимание на пекарю, которая славилась своими сладкими рулетами. За такое лакомство вполне можно было отдать последние сбережения или же заплатить иным способом — сойти с тропы приключений, позволив вкусной стреле пекаря поразить своё колено. Настолько эти рулеты были вкусны. Разумеется, молва про булочника-лучника была не более чем шуткой.
Рядом с чудо-пекарней остановился даже гробовщик, а они редко так открыто показываются на глаза. Мастер держал за руку светловолосого мальчонку с чесночной вязанкой на поясе, хлопал ладонью по своей мантии, должно быть что-то искал. Спустя череду хлопков, вытащил монеты — пару медяков и один серебряный векат. Белобрысый взял их, не проронив ни слова, забежал внутрь. Почти сразу вернулся, скорее всего, прошмыгнул вне очереди и урвал два сладких рулета. Гробовщик не хотел брать угощение, но всё-таки принял — не пропадать же добру.
Оказавшись рядом с лавкой мясника, лёгкое дуновение ветра со скрипом приоткрыло дверь, да ещё медленно так. Бенард остановился. Звуки вгрызания лезвия тесака в мясо захватили внимание белпера. Они отличались от тех, какие можно было услышать в предыдущие дни. Что-то в них изменилось. Ранее звук разделывания мастером свежего мяса звучал как звон приглашающего к столу колокольчика — очередь к нему выстраивалась сама по себе. А на эти сигналы очередь уже не собиралась — никого не было. Они больше не напоминали приглашение, а скорее наоборот, разгоняли все намерения посетить лавку.
Дверь с затяжным скрипом распахнулась, и на свет вытек голос хлюпающих ударов. После каждого такого удара, раздавался болезненный вздох, жадно глотающий воздух. В полумраке внутренностей лавки кто-то шевелился. Сложно понять кто это.
Тут вырвался оглушительный вопль, пробирающий до костей, а затем хриплые мольбы о помощи. От этого волосы на руках уподобились шипам, вбитым в глубины ямы-ловушки, а в нос вцепились маленькие зубы роя смрада. Бенард будто бы узнал мерзкий запах. Также пахло в Долиуме. Тёмный абрис мясника стоял рядом с подвешенной тушей похожей на человека. Когда тот, повернув свою голову, увидел нежеланного зрителя, то медленно зашагал к белперу, сжимая в своей руке широкое лезвие с зазубринами на скосе обуха.
Мужчина, посвятивший всего себя врачеванию и поискам новых медицинских способов продления жизни, почувствовал, как что-то сдавливает его ноги мокрой верёвкой. Сдавливает в том же месте, за которое подвешена туша внутри. Пулей пронеслась в разуме догадка: это проделки первобытного страха, что уже начинает примерять судьбу видимого на себя.
Молот тяжёлых шагов, звучавший поступью десятков, грохотал громче и громче, раскалывал инстинкты. Подобное можно лишь почувствовать. Уродливая груда мяса, покрытая язвами, остановилась у порога. Белпер узнал одного из садистов — не двигался с места, только давил большим пальцем левой руки на мизинец белой перчатки. Одетое в человеческую плоть чудовище рвануло на него, расставило свои длинные руки. Как ребёнок, пытающийся поймать бабочку. Тут же появились Грегор и Полурукий, они
