Дисмал воспользовался этим местом. Ожидая, пока остальные закончат омовение, я нашел 50 пенсов, чтобы позвонить Блэскину.
— Говорит Гилберт Блэскин, — сообщил его автоответчик. — Пункт первый: если вы издатель, пришлите деньги. Если вы не заплатите в течение трех дней, я приду с бомбой и вышвырну вас из вашего офиса. Если вы сообщите об этой угрозе в полицию, не забывайте, что все персонажи этого романа вымышлены и не похожи ни на кого-либо, мертвого или живого. Пункт второй: если вы редактируете журнал и хотите, чтобы я что-нибудь написал, утройте цену, которую вы задумали, и встретьтесь со мной в «Собачьей шерсти». Пункт третий: если вы редактор моего издательства и хотите, чтобы я изменил свой роман, потому что он слишком непристойный, бессвязный или подстрекательский, пройдите психоанализ где-нибудь еще. Пункт четвертый: если вы студентка и хотите поговорить о моей работе, снимите трусики, выходя из лифта. Пункт пятый: если вы находитесь в заблуждении, что я вам должен денег, я предлагаю вам помастурбировать на ступеньках Консультативной ассоциации по вопросам брака, ибо это принесет вам столько же пользы, сколько попытка вытащить из меня мой долг. Пункт шестой: если вы член моей семьи, подставьте голову под холодный кран и подумайте еще раз, если только это звонок не моего единственного признанного отпрыска Майкла Каллена, которому я говорю: перезвони позже, потому что у меня есть новости для ты, вечный ублюдок, — он издал пятисекундный ослиный смех, и ответчик выключился.
Дисмал переполз на переднее сиденье, а Клегг любовался видом, и у нас не хватило ни духа, ни сил вытащить его. Поскольку мы ехали по скоростным дорогам, я пристегнул его ремнем безопасности, не желая, чтобы он вылетел через лобовое стекло, если я остановлюсь мертвым. Но, как Гудини, он выбрался из этих пут прежде, чем мы проехали милю. Клегг продолжил свою штурманскую миссию, хотя с тех пор все стало легко. Мы пересекли М6 и через Стаффорд направились в Аттоксетер. За Эшборном мы добрались до холмов Дербишира и к тому времени уже проголодались. Нет ничего лучше, чем бегство, чтобы проголодаться, как будто, если бы наши преследователи внезапно напали, смерть была бы более приятной на сытый желудок. Вейланд напевал поп-мелодию и отстукивал ее ритм по окну.
Мы вошли в отель недалеко от Мэтлока и сели у окна столовой, глядя на холмы. Я заказал еду на четверых. Дисмал был прикован цепью к крылу на случай, если какой-нибудь нерадивый ублюдок вздумает открыть багажник и сбежать с товаром на несколько миллионов фунтов.
— Четыре, сэр? — Увидев нас троих, официант не смог сложить два и два. Меня беспокоило то, что я уже видел его лицо раньше, но не мог понять, где именно.
— У меня в машине шофер. Просто принесите по четыре блюда каждого блюда, как только они придут, и я принесу ему его.
Официанту было около сорока, у него были густые черные волосы и большие руки, и я был уверен, что видел его в тюрьме. Казалось, он обиделся, что мы не разрешили нашему шофёру пообедать с нами. Ему, наверно, показалось, что мы были коммунистами или что-то в этом роде.
Мы заказали пинту эля, затем салат с салями, а затем жареную баранину, горох, цветную капусту и картофель. К этому подкреплялся жуткий десерт, сделанный из сахара, сала и скипидара. Дисмал сожрал даже овощи, а затем слизал эль из своей собачьей миски. Он сидел, рыгая головокружительно, пока мы пили кофе, бренди и курили сигары за столиком на солнце. Обед стоил двадцать пять фунтов, и никто из нас не жаловался, пока мы возвращались к машине.
В пяти милях вверх по дороге, далеко за холмами от Мэтлока, я понял, что официантом в отеле был Билл Рэймидж, с которым я работал в конце шестидесятых, занимаясь контрабандой золота для организации Джека Линингрейда. Он не подал виду, что узнал меня, но контрабандисты золота всегда были слишком хитры, чтобы поделиться своими мыслями, и было трудно представить, что я так сильно изменился. Если Рэймидж просто промолчит о своих мыслях, мы в безопасности, а если нет и он заподозрит, что я на работе, он может легко позвонить Моггерхэнгеру и сообщить о моем присутствии.
Клегг работал со своей логарифмической линейкой и играл с картами, как ребенок с игрушками на Рождество.
— Я настолько хорошо знаю Дербишир, что мне не нужно смотреть на пейзажи. Я вырос всего в нескольких милях отсюда, в Тибшельфе. В те времена это было сплоченное горнодобывающее сообщество. Бог знает, что сейчас. Думаю, как руины Помпеи.
— Я полагаю, что тори сломили свой дух, — сказал Вэйланд. Я ехал в свой собственный мир грез, не имея возможности вмешаться в их разговор.
— Дух Тибшельфа придется сломить, — сказал Клегг. — Мой отец был угольщиком, но погиб в сорок лет в результате несчастного случая. Потом моя мать вышла замуж за служащего шахты, который заставил меня остаться в школе после того, как мне исполнилось четырнадцать. Он зарабатывал всего семьдесят шиллингов в неделю, но в те времена можно было обойтись и этим. Во время Великой войны ему лицо прострелили пулей, и если он говорил слишком быстро, в его голосе слышался свист. Он мне не очень нравился, но я его уважал. Если бы у него было чувство юмора, я был бы немного счастливее, но в те дни о счастье особо не думали. Теперь вы слышите, как об этом так часто упоминают по радио и телевидению, что это не имеет никакого значения. Однажды зимним вечером я задал ему вопрос о Наполеоне, на который он не смог ответить, поэтому он дал мне карандаш и блокнот и отправил меня выяснить это в справочный отдел публичной библиотеки. Библиотеки в те дни оставались открытыми допоздна. Единственное препятствие — она была в двух милях, и шел снег и метель. Я вернулся благополучно, и он еще долго говорил мне о приобретении уважения к знаниям! Он послал за мной, когда умирал, во время войны. Только тогда я поняла, что он действительно любил меня. Жизнь — чертовски забавная страна. Странной вещью было — или это так? — моя мать любила его и пережила его всего на две недели. Ей было пятьдесят, но она была измотана.
В Честерфилде, Городе Кривого Шпиля, повсюду велись дорожные работы.
— Скоро мы будем в безопасности, — сказал Клегг, — в треугольнике Лидс-Манчестер-Шеффилд. Настоящие джунгли. У нас будет шестьсот сорок восемь квадратных миль городов, долин и деревень, в которых можно
