Кажется, какой-то банкир. Но…
- Вот именно! Как юрист Синклер не полезнее, чем кусок коровьего навоза для королевского ювелира! Крамби принял его только для того, чтоб закрепить союз с чужим капиталом. Но это не значит, будто он ценит его как работника или считает нужным скрывать свое истинное к нему отношение. Синклер – собачка, которой дозволяется зайти в хозяйскую комнату, но только лишь пока в доме гости. Потом ее без жалости выгоняют на улицу. И как он ни выслуживался перед Крамби, как ни унижался, доказывая свою полезность, положение вещей не изменилось! Я думаю, Синклер втайне ненавидит Крамби. Ненавидит и желает смерти. Он амбициозен и глуп, такие умеют истово ненавидеть. Если бы у него была возможность призвать демона себе на помощь… Не сомневайтесь, он натравил бы его на Крамби не колеблясь!
- Синклер лежит на первом этаже, - сухо произнес Лэйд, - И он так слаб, что, пожалуй, может умереть, если кто-то рядом слишком громко кашлянет. Не очень-то он похож на человека, который воспользовался плодами своего заговора?
Лейтон отмахнулся от его возражения, как от докучливой мухи.
- Демоны коварны и злонамеренны, вы сами это сказали. Может, жизнь Синклера – это его плата за месть, плата, которую пришло время взыскать. Или же этот молокосос, сами ни черта не смыслящий в юриспруденции, позволил обмануть себя, не прочитав начертанное в договоре мелким шрифтом.
Лэйд вспомнил страшный прыгающий пульс Синклера, его дергающиеся сухожилия, похожие на дрожащие под кожей пружины. В этом был резон. Никто не способен ненавидеть так искренне и самозабвенно, как униженный. Никто не отдается ненависти с таким пылом, как презираемый. Синклер в силу молодости и глупости мог бы ввязаться в такое дело. И он же, мня себя опытным законником, легко мог позволить демону себя обмануть. Даже сам Господь не знает, сколько бед совершено людьми из самонадеянности…
- Розенберга вы тоже подозреваете, мистер Лейтон?
К его удивлению Лейтон расхохотался. И пусть смех у него был нервный, на глазах начальника кадровой службы выступили слезы, которые ему пришлось стереть платком.
- Его – в первую очередь! Он делает вид, будто его интересуют только дела. Биржевые котировки, фьючерсы и деривативы. Изображает из себя этакую, знаете, бесстрастную вычислительную машину. Но меня ему не провести. Я умею проникать сквозь любые маскировочные покровы, чтобы понять, что за человек передо мной.
- И что за человек Розенберг?
- Этот человек знает о демонах больше всех нас, мистер Лайвстоун, уж поверьте мне. Потому что его самого с рождения снедает демон. Демон гордыни и алчности.
- Он… Не показался мне высокомерным.
- Потому что он слишком умен для того, чтобы демонстрировать свое лицо! – резко произнес Лейтон, - Но я его прощупал. У меня есть способы. Розенберг в глубине души надменный и властный диктатор. Он великий финансист, это верно, если кто-то в Новом Бангоре и мог с ним соперничать, то только сам Олдридж. Мне кажется, только одного его в целом мире Розенберг и уважал. А когда он умер…
- Когда он умер… - эхом повторил за ним Лэйд, не желая, чтобы распаленный Лейтон соскочил с этой мысли, как вагонетки трамвая иной раз, разогнавшись, соскакивают с рельс, - Что было?
- Розенберг был раздавлен и в ярости, - выдохнул Лейтон, - Он был уверен, что Олдридж завещает ему свою долю в капитале предприятия. Он и подумать не мог, что жалкий выскочка Крамби, обладающий смехотворным миноритарным пакетом, вдруг сделается его начальником. Он знал, что Олдридж презирал его и в грош не ставил. И тут такой удар!
- Пожалуй, болезненно для самомнения, - согласился Лэйд.
- Смертельно болезненно! Розенберг собирался покинуть «Биржевую компанию Крамби», раз уж та потеряла приставку «Олдридж». Но не успел.
- Он собирался уйти?
- Не уйти, - Лейтон хищно осклабился, - Уйти с достоинством позволительно человеку с чистой совестью. Он собирался бежать. Как трус, под покровом ночи. Что, удивлены? В его письменном столе лежит письмо, в котором он пишет о том, что намеревается вернуться на родину предков, в Германию. Письмо – и билет на пароход, отплывающий из Нового Бангора через два дня. Он готовил бегство, Лайвстоун! А человек, готовый бежать и испытывающий презрение к людям, на которых работает, может, пожалуй, на секунду задержаться перед шлюпкой, чтобы поджечь напоследок запальный шнур, а?
Лэйду вспомнилось тяжелое лицо Розенберга. Его манера без всякой необходимости поправлять очки, кажущиеся маленькими и хрупкими на фоне его грубых, выточенных из камня, черт. Его револьвер, который он держал под рукой, в ящике письменного стола.
- Пусть Розенберг не демонолог, - Лейтон внезапно поднял голову, впившись в Лэйда взглядом, - Но он достаточно умен, чтобы заручиться помощью демонолога, разве не так?
Да, подумал Лэйд, достаточно. Может даже, сверх того. Розенберг знал, что компания обречена и не собирался уходить на дно вместе с ней. Вот почему он заперся в своем кабинете, предпочтя карантин любым другим действиям. Он никому из них не доверял. Он просто хотел сбежать.
- Кажется, вы неплохо запаслись по теоретической части, - пробормотал Лэйд, - Против каждого подготовили обвинение. Наверняка и мисс ван Хольц не забыли, а?
Тонкие перекошенные зубы Лейтона тихо скрипнули.
- Не забыл, уж будьте покойны. Мисс ван Хольц из тех людей, которых забыть не проще, чем сифилис.
- Какой же у нее мотив желать зла Крамби и его детищу?
- Один из самых древних, известных человечеству. Досада отвергнутой женщины.
Лэйд вспомнил раскосые глаза мисс ван Хольц. Оглушенные опием, потемневшие от усталости, горящие яростью, они все еще выглядели лукавыми и серьезными одновременно. Удивительные глаза.
- Но ведь вы сказали…
- Что мисс ван Хольц оказывала внимание всем членам оперативного совета? Так и было. По очереди и по взаимной договоренности. Но неужели вы думаете, что именно к этому она стремилась, переступив порог «Биржевой компании Крамби»? Что в мире существует женщина, стремящаяся к такой участи? Нет, Лайвстоун, ей нужны были не они. Ей нужен был Крамби. Весь и без остатка. Он и принадлежал ей какое-то время, но слишком недолго.
- Они были… любовниками?
Лейтон встретил смущение Лэйда понимающим смешком.
- Сложно представить, не так ли? Но действительно были, месяца три или четыре. Этот роман длился не очень долго, но жара, выделенного им, было достаточно, чтобы расплавить все
