Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
на сиденье с крайней осторожностью: во время душа пинты две грязной воды угодили мне в брюки, так что ощущение было не из приятных.
Когда я тронулся, небо уже серело, возвещая приход нового дня, и по сторонам начинали вырисовываться громады холмов — укрытые ровной белой пеленой и невыразимо холодные.
Я взглянул на яйцо, подрагивающее у лобового стекла, и улыбнулся про себя. Я все еще видел перед собой лицо мистера Блэкберна, вдруг просиявшее улыбкой, ощущал толчок в грудь и испытывал какое-то глубокое успокоение.
Пусть системы ведения сельского хозяйства меняются, но ведь коровы, телята и йоркширские фермеры остаются прежними!
Глава пятьдесят третья
Я словно опять слышу, как Джордж Уилкс, аукционщик, вдруг объявил однажды вечером в «Гуртовщиках»:
— Такого отличного бар-терьера я еще не видывал!
И, нагнувшись, он потрепал косматую голову Тео, торчавшую из-под соседнего табурета.
Я подумал, что определение «бар-терьер» очень подходит Тео. Это был небольшой песик, в основном белый, если не считать нелепых черных полосок по бокам, а его морда тонула в пушистой шерсти, которая делала его очень симпатичным и даже еще более загадочным.
Поль Котрелл поглядел на него со своего высокого табурета.
— Что он про тебя говорит, старина? — произнес он утомленно, и при звуке любимого голоса песик, виляя хвостом, выскочил из своего убежища.
Тео значительную часть своей жизни проводил между четырьмя металлическими ножками табурета, облюбованного его хозяином. Конечно, я и сам заходил сюда с Сэмом, моим псом, и он пристраивался у меня под табуретом. Но это случалось редко, от силы два раза в неделю, а Поль Котрелл каждый вечер с восьми часов сидел в «Гуртовщиках» перед пинтовой кружкой у дальнего конца стойки, неизменно сжимая в зубах маленькую изогнутую трубку.
Для человека умного, образованного и далеко еще не старого — он был холостяком лет сорока — подобное прозябание казалось непростительно бесплодным.
Когда я подошел к стойке, он обернулся ко мне:
— Здравствуйте, Джим. Разрешите угостить вас?
— Буду очень благодарен, Поль, — ответил я. — Кружечку.
— Ну и чудесно! — Он взглянул на буфетчицу и произнес с непринужденной учтивостью: — Мойра, можно вас побеспокоить?
Мы попивали пиво и разговаривали. Сначала о музыкальном фестивале в Бротоне, а потом о музыке вообще. И в этой области, как во всех других, которых мы касались, Поль, казалось, был очень осведомлен.
— Значит, Бах вас не слишком увлекает? — лениво спросил он.
— По правде говоря, не очень. Некоторые вещи — безусловно, но в целом я предпочитаю более эмоциональную музыку. Элгар, Бетховен, Моцарт. Ну и Чайковский, хотя вы, снобы, наверное, поглядываете на него сверху вниз.
Он пожал плечами, пыхнул трубочкой и, приподняв бровь, с улыбкой посмотрел на меня. Я поймал себя на мысли, что ему очень не хватает монокля. Но он не стал петь хвалы Баху, хотя, по-видимому, предпочитал его всем другим композиторам. Он вообще никогда ничем не восторгался и выслушивал мои излияния по поводу скрипичного концерта Элгара с той же легкой улыбкой.
Поль Котрелл родился в южной Англии, но местные старожилы давно простили ему этот грех, потому что он был приятен, остроумен и, сидя в своем излюбленном уголке в «Гуртовщиках», радушно угощал всех знакомых. Меня особенно привлекало его чисто английское обаяние, легкое и небрежное. Он всегда был спокоен, безупречно вежлив и застегнут на все пуговицы.
— Раз уж вы здесь, Джим, — сказал он, — так нельзя ли попросить вас взглянуть на лапу Тео?
— С удовольствием. (Такова уж профессия ветеринара: всем кажется, что в часы отдыха для него нет ничего приятнее, чем предлагать советы или выслушивать описание симптомов.) Давайте его сюда.
— Тео! — Поль похлопал себя по коленям, и песик, радостно блеснув глазами, мгновенно вспрыгнул на них. Как всегда, я подумал, что Тео следовало бы сниматься в кино: эта мохнатая смеющаяся мордочка завоевала бы все сердца. Такие собаки — неотразимая приманка для кинозрителей в любом уголке мира.
— Ну-ка, Тео, — сказал я, забирая его на руки. — Так что с тобой?
Поль указал мундштуком трубки на правую переднюю лапу:
— Вот эта. Он последние дни что-то прихрамывает.
— Ах так! — Я перевернул Тео на спину и засмеялся. — Сломанный коготь, только и всего. Наверное, неудачно наступил на камень. Минуточку! — Я сунул руку в карман за ножницами, без которых не выходил из дома, щелкнул ими — и операция была закончена.
— Только и всего? — спросил Поль.
— Да.
Насмешливо вздернув бровь, он поглядел на Тео.
— Из-за такой безделицы ты поднял столько шума? Иди-ка на место! — И он щелкнул пальцами.
Песик послушно спрыгнул на ковер и скрылся в своем убежище под табуретом. И в эту секунду я вдруг понял суть обаяния Поля — обаяния, которое так часто внушало мне восхищение и зависть: он ничего не принимал слишком близко к сердцу! Своего пса он, конечно, любил — повсюду брал его с собой, регулярно гулял с ним по берегу реки, — но в нем не чувствовалось той озабоченности, той почти отчаянной тревоги, какую я часто замечал у хозяев собак, даже если речь шла о самом пустячном заболевании. Вот у них сердце болело — как и у меня самого, когда дело касалось моих собственных четвероногих друзей.
И разумеется, Поль был совершенно прав. Зачем осложнять себе жизнь? Отдавая сердце, становишься таким беззащитным! А Поль шел своим путем, спокойный и неуязвимый. Обаятельная небрежность, непринужденная вежливость, невозмутимость — все это опиралось на самый простой факт: его ничто не задевало по-настоящему!
Но и постигнув его характер, я продолжал ему завидовать: слишком уж часто становился я жертвой своей эмоциональности. Как, наверное, приятно быть таким, как Поль! И чем больше я думал, тем яснее видел, насколько хорошо все согласуется одно с другим. Он не женился, потому что был не способен глубоко полюбить. И даже Бах с его математической музыкой прекрасно укладывался в эту схему.
— По-моему, столь сложная операция стоит еще одной кружки, Джим! — Он изогнул губы в своей
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
