в его больные глаза, и к горлу подступали слезы жалости.
Его голос неожиданно стал жестким.
– Не воображайте, будто я – невинная жертва обстоятельств. Я изрядно наломал дров, попался между молотом и наковальней. Мне позарез требовались деньги, и работа жиголо оказалась наиболее доходной. Из тех, что предлагались на выбор. А если разобраться, недурно устроился: полтора года каторжных работ вместо смертного приговора.
– И вы надеетесь, отбыв свой срок, вновь зажить как ни в чем не бывало?
– Какое! С иллюзиями я уже расстался. К тому же новая работа, которая с сегодняшнего дня… К концу месяца я сделаюсь озлобленным циником и не сумею сыграть ни одной порядочной роли.
– Да что вам в этих ролях?!
– А то, милая хозяюшка, – Тони провел ладонью по черным кудрям Мишель, – это единственное, что поддерживает мое потрепанное чувство собственного достоинства. Я сознаю, что чем бы ни занимался, делаю это профессионально. Умело и хорошо. Вы удовлетворены?
– Нет.
Мишель вглядывалась, пытаясь проникнуть за его вежливую добродушную маску. Ложь, пронзило внезапное озарение. Все, что он наговорил, – сплошная ложь. Наемным любовником его сделало не преступное прошлое, а нечто совсем иное. Она сглотнула ком в горле.
– Тони, чем я могу вам помочь?
Он отвел глаза. И ответил потухшим голосом:
– Отпустите домой. Надо хоть кроху поспать, иначе завтра я кого-нибудь убью.
– Вас дома ждут?
– Слава Богу, нет.
– Тогда оставайтесь. Я устрою вас в комнате для гостей. Правда, зачем вам ехать? Утром я встану пораньше и подам завтрак.
– Девушка, ваша доброта граничит с глупостью.
– Самая настоящая глупость и есть, – обрадованно призналась она. – Будете ужинать или сразу спать?
– Спать. – Тони привлек Мишель к себе, невесомо обнял за плечи. – Милая, чудесная моя хозяюшка… Спасибо вам.
Мишель отвела его в комнату для гостей, выложила на постель свежее белье.
– Ванная тут, – она приоткрыла дверь, так неудачно сливавшуюся со стеной, что гости подчас не могли ее отыскать. – Спокойной ночи.
Потом она унесла нетронутые закуски в холодильник. Завтра они придутся в самый раз. Во сколько надо подняться – в семь, полседьмого? Постеснявшись стучаться к Тони, Мишель установила будильник на половину седьмого и улеглась.
Сна, разумеется, не было ни в одном глазу. Не выключая свет, Мишель рассматривала хрустальный светильник, словно видела его впервые в жизни, и размышляла о человеке, которого приютила. Профессионал высокого класса. Допустим. И все же он лгал, когда рассказывал о себе. Мишель понятия не имела, каким должен быть настоящий жиголо, – но совершенно не таким, как Тони.
В дверь поскреблись.
– Тони? – откликнулась она, стараясь не выдать внезапного испуга.
– Разрешите? Я на минуту.
Мишель по горло закуталась в одеяло и прижалась спиной к стене.
– Входите.
Тони появился на пороге.
– Я вас опять напугал, – огорчился он. – Извините. – Он был в брюках и куртке на голое тело – видать, уже лег, но снова поднялся. Тони присел на край постели. – Я хотел еще раз поблагодарить. Увидел: свет падает из окна…
– Ну-ка поглядите на меня, – велела Мишель.
Она видела Тони в профиль, но с его лицом определенно что-то произошло. Он повернул голову. Мишель ахнула.
– Что у вас с глазами?!
Вместо сиреневых, они были серыми.
Тони усмехнулся:
– Цветные линзы. Меняем цвет глаз по желанию клиента. Я уж их снял и приготовился спать, да понесло меня к вам за разговорами. Прошу прощения; прокол. – Он тихо засмеялся. – Ваш приятель хотел заказать блондина с фиолетовыми глазами, но фиолетовых, как назло, не оказалось.
– А волосы? Крашеные?
– Свои. Чуть усилен оттенок, только и всего. Мишель… Хозяюшка… – В голосе Тони больше не было обворожительной мягкости, это стал голос смертельно уставшего человека. – Никогда не связывайтесь с жиголо. Вас будет мучить вопрос, что он делает по обязанности, а что – от души, и вы слишком дорого заплатите за ответы.
– Послушайте, молодой человек, не надо меня воспитывать. Вам давно пора спать.
Он не двинулся с места. Сидел, уставившись на край одеяла, в которое закуталась Мишель.
– Не подняться, – сокрушенно вздохнул наконец. – Сил нет.
У нее снова пошла кругом голова, и опять возникло ощущение стремительного скольжения по ледяному склону.
– Отвернитесь.
– Отвернулся, – Тони закрыл глаза.
Мишель выбралась из своего кокона, поспешно натянула халат, бросила подушку к стене и сдвинула туда же одеяло.
– Вот вам место. Ложитесь. Вашего тут – ровно половина постели.
Он открыл глаза и посмотрел на Мишель – и ей захотелось провалиться сквозь землю. «Дура! – казалось, говорил его взгляд. – Ну черт возьми, какая же ты дура!» Возразить было нечего.
– И не воображайте, будто я стану смущать вас своим обществом, – заявила Мишель, пытаясь спасти положение. – Я-то уйду в комнату для гостей – меня-то ноги держат.
Тони едва не вспылил; с трудом сдержался.
– Вы правы: я неблагодарная тварь, которой думали оказать честь, уложив рядом с собой на краешке. Не оценил, виноват, каюсь.
Махнув на все рукой – пусть понимает ее, как хочет – Мишель склонилась над ним, поцеловала в волосы.
– Доброй ночи.
Она двинулась к двери. У порога обернулась, чтобы сказать что-нибудь хорошее, сгладить впечатление от наделанных глупостей. Ох, что это?! Тони успел стянуть с себя куртку и озирался, раздумывая, куда ее пристроить. До Мишель не сразу дошло, что она видит на его обнаженной руке. Темные разомкнутые колечки, пары повернутых друг к другу тонких подковок. Много колечек – целая цепочка. Укусы, окончательно осознала она. Это же следы человеческих зубов.
Тони поймал ее взгляд.
– Новая игра, – сообщил он. – Только что вошла в моду. Полагаю, правила вас не интересуют? – Он в упор смотрел на Мишель. Губы дернулись в гадливой гримасе, в голосе послышалась озлобленность: – Прошу прощения. Не предполагал, что придется у вас раздеваться. Жиголо обязан ликвидировать следы на теле, прежде чем обслуживать нового клиента. Но в таком случае я бы явился к вам с опозданием! – закончил он яростно.
В ужасе, Мишель выскочила вон. Кошмарный бред! И после всего, что было, этот бедолага приехал сюда. Не искал утешения, не пытался забыться – напротив, старался доставить удовольствие ей самой. Цветок подарил. Надеялся ее, дурочку, вразумить…
Только в комнате для гостей Мишель заметила, что плачет. Усевшись на постель, она провела рукой по примятой подушке, осторожно потрогала рубашку, висящую на спинке стула. Надо что-то сделать – но что? Тони не желает, чтобы она ввязывалась. Почему? Неужто больше заботится о ней, чем о себе? Господи Боже, ну как же он вляпался в эту мерзость?
Опять установив будильник на половину седьмого, Мишель улеглась и в конце концов задремала.
Звонок в
