Следующим посетителем был генерал Хубе, которому несколькими днями ранее удалось вывести свою 1-ю танковую армию из окружения в районе Черновиц и в боевом строю вернуть ее на немецкую линию обороны. Гитлер, выразив генералу особую признательность, пожаловал ему бриллианты и дубовые листья к Рыцарскому кресту, а также произвел его в генерал-полковники. Он долго беседовал с Хубе, попросив подробно доложить о положении на фронте. В те дни фюрер даже раздумывал, не назначить ли Хубе главнокомандующим сухопутных войск. Шмундт очень советовал ему сделать это, но Гитлер назначение отложил.
Когда Хубе поздним вечером прощался с Гитлером, я обратил внимание фюрера на то, что генерал хотел еще затемно вылететь в Берлин на самолете курьерской эскадрильи ОКХ; разрешение на это мог дать только он один. По просьбе Хубе фюрер согласился и велел мне позаботиться об особых приготовлениях к вылету. Я выполнил приказание и считал, что сделал все необходимое для обеспечения надежного взлета. Каков же был мой ужас, когда я по телефону узнал, что в темноте, еще до наступления рассвета, самолет Хубе рухнул на землю. Генерал-полковник погиб, летевший вместе с ним посол Хевель довольно сильно пострадал.
Мне пришлось доложить Гитлеру о тяжкой потере. Он воспринял это так же, как два года назад гибель министра Тодта, – спокойно и почти молча. Через несколько дней в парадном зале замка Клезхайм состоялась государственная траурная церемония, фюрер принял в ней участие. Похороны, на которые я прилетел, произошли на другой день в Берлине на Кладбище инвалидов. Я знал Хубе с 1930 г., все эти годы поддерживал с ним контакт и теперь тоже очень переживал смерть этого выдающегося человека.
Возвращение Шпеера
В эти дни на Оберзальцберг прибыл Шпеер. Он хотел возобновить свою работу и уже был наслышан о различных интригах с целью его отстранить. Ему казалось необходимым именно сейчас, когда Гитлера больше заботили вопросы вооружения, чем операции на фронте, быть рядом с ним. Отсутствие Шпеера в последние месяцы привело к безрадостной неразберихе между различными отраслями военной промышленности, к конкурентной борьбе между его преемниками. Требовалось твердое, четкое руководство.
Так Шпеер прямо на Оберзальцберге снова включился в дело. В Берлин он вылетел только в середине мая, опять собрав все нити в своих руках и пользуясь любым случаем, чтобы переговорить с фюрером по многим накопившимся проблемам. То были последние спокойные недели в ходе войны. Шпеер стремился не потерять доверия Гитлера, даже если внутренне и отходил от него, а некоторые его указания молча обходил. Это не укрылось от взгляда фюрера. Он знал теперь, что Шпеер больше уже не убежден в победе.
В марте, апреле и мае Гитлер часто втягивал меня в разговоры и с присущей ему убедительностью знакомил с такими темами, которые мне раньше были далеки. Однажды он совершенно ясно сказал, что, несмотря на недостаточную уверенность Шпеера в победе, тот – единственный, кто видит военное производство в целом и во всех его переплетениях, а также пользуется в промышленности неограниченным авторитетом. Гитлер подчеркнул: «Когда мы нуждаемся в какой-либо военной продукции, Шпеер – единственный, кто может быстро ее дать». Я обратил внимание на то, что фюрер был готов не замечать критической позиции Шпеера в отношении войны. После того как тот вторично взял решение вопросов военной индустрии в свои руки, ему быстро удалось наладить прежнее доверительное сотрудничество с Гитлером. В их взаимоотношениях не было и тени недоверия друг к другу.
Гитлер и Геринг
Мне неоднократно приходилось слышать высказывания Гитлера о рейхсмаршале. Он издавна все еще высоко ценил Геринга, характеризуя его как «крутого и холодного словно лед» в тяжелейших критических ситуациях. Фюрер говорил о нем: «Это человек железный и беспощадный. В наиболее тяжкие критические времена Геринг всегда оказывался нужным человеком на нужном месте. А его тщеславие и тяга к роскоши – все это показное и сразу, мол, спадает с него, когда он нужен». Я был поражен тем, что Геринг еще пользуется у Гитлера таким авторитетом.
За эти месяцы мне не раз приходилось быть свидетелем, как Гитлер звал Геринга к себе и осыпал его резкими упреками. Когда я однажды сказал фюреру, что никак не могу совместить это с его обычно положительной оценкой Геринга, он ответил: ему иногда приходится быть более резким потому, что рейхсмаршал имеет склонность давать указания и приказы, не заботясь об их выполнении и контроле.
Сам Геринг зачастую воспринимал критику со стороны фюрера очень остро: «Гитлер обращался со мной, как с глупым мальчишкой!». Признаюсь, я тоже воспринимал это так, когда он отчитывал рейхсмаршала. За оба последних года я не раз докладывал фюреру такие вещи, которые в конечном счете звучали как критика в адрес Геринга. Меня всегда поражало, что Гитлер выслушивал это молча, и я не знаю, не говорил ли он о том при случае Герингу. Но тот никогда не давал мне понять, что осведомлен о моих критических высказываниях, поскольку всегда относился ко мне очень дружелюбно.
Особенно ясно я заметил это при одной поездке в его спецпоезде из «Волчьего логова» в Берлин осенью 1943 г. По какой-то причине я ехал вместе с ним и за ужином непринужденно разговаривал с рейхсмаршалом. Разговор шел в такой доверительной атмосфере, что он даже упомянул о положительном отношении ко мне Гитлера. Геринг говорил и о том высоком авторитете, которым фюрер все еще пользуется в народе. Это доверие к Гитлеру основывалось на вере в то, что он дарован немецкому народу самим Провидением, избравшим его тем человеком, который может устранить всю не^-справедливость, идущую со времен 1918 г. Эта вера заходила столь далеко, что нового падения Германии представить себе было невозможно. По этим словам Геринга, который обычно не делал из того никакой тайны, я заметил, что он относится к Гитлеру и всей его деятельности вполне позитивно.
