– Голова взяточника немногого стоит…
– Да, кто поверит в искренность вора? Декрет, принятый по предложению Шабо о неприкосновенности депутатов, был через два дня без особых возражений отменен… Что с нами стало, Антуан? Ведь многие из этих негодяев пошли в Революцию из искреннего желания помочь всем страдающим под игом тирании французам, а не грабить их поборами и взятками, словно новые привилегированные! И, может быть, они так и остались бы честными людьми, если бы не стали депутатами… А теперь, когда заходит речь об ответе за взятки и воровство, они кричат о репрессалиях!
– Шабо это не помогло…
– Не помогло. И тогда он пошел на отчаянный шаг: сделал донос на своих обвинителей эбертистов, обвинив их в том, что они сами являются пешками в руках роялистских заговорщиков, за иностранные деньги пытающихся уничтожить нашу Республику. Которых возглавляет небезызвестный тебе подпольный банкир барон де Батц. Бывший член Учредительного собрания, кстати, и я, кажется, должен был бы его запомнить, но вот совершенно не помню его лица, настолько незаметная, видимо, была фигура в первой Ассамблее. А тут – на тебе: попытка освободить королевскую семью из тюрьмы Тампля, попытка нападения на кортеж, везущий Капета на гильотину, попытка освобождения королевы, попытка подкупа революционных чиновников и депутатов… По словам Шабо, Батц (и стоящие за ним иностранные королевские дворы) решили способствовать падению революционного правительства путем его дискредитации. Парадоксальным, кстати, способом, резко отличающимся от намерений всех прежних противников революции. Не противиться революционным мерам, а, наоборот, довести их до абсурда: провести аграрную реформу и тем оттолкнуть от нас земельных собственников, разрушить церкви и тем оттолкнуть от нас верующих, изгнать со всех гражданских и военных постов всех «бывших» и всех «подозрительно просвещенных» людей «старого режима» и тем оттолкнуть от революции наиболее разумных и способных граждан, наконец, ввести максимум цен и тем оттолкнуть от нас бедняков, доведенных голодом до отвращения к Республике.
– Слишком умный план для головы банкира и эмигранта. Жан Пьер де Батц д’Артаньян – гасконский дворянин, помню [132]! Его имя упоминается в нескольких доносах о так и не осуществившихся заговорах. Думаю, закулисная роль этого неудачника сознательно раздувается нашими реальными противниками в Конвенте. К тому же… Максимум – временная мера, и пока только сознательное регулирование цен спасало нас от голода. Убедился в этом на собственном опыте в департаментах… Не думаю, что «крайние» сознательно способствуют контрреволюции, – тогда и им не снести голов! – их просто используют враждебные Республике силы.
– А какая разница, если их политика крайностей по отношению к церкви, буржуазии и вообще всем «хорошо одетым» людям уже готова взорвать Францию? Сто тысяч санкюлотов Парижа одолеют десять миллионов французских крестьян?
– Насколько я знаю, Эбер до сих пор на свободе…
– Да. И в этом состояла вторая часть плана Батца (или того, кто стоял за ним). Одной рукой опершись на «крайних», второй рукой барон стал щедро сыпать золотом среди «умеренных»…
– Дантон?
– Дантон. Шабо не назвал его имени в доносе, но утверждал, что целью иностранных правительств, действующих через Батца, является разложение нашего правительства коррупцией, когда большинство коррумпированных депутатов приведет к власти «умеренных». В конце концов, какая загранице разница? «Крайние», захватив власть, не смогут ее удержать против всей Франции. А «умеренные» за хорошие деньги продадут эмигрантам корону Людовика XVII. Разложение уже началось. Шабо сообщил о гигантской афере с ценными бумагами финансовых кампаний, проведенной его друзьями депутатами-дантонистами Базиром, Делоне и Жюльеном: они намеревались добиться падения курса бумаг Ост-Индской кампании, скупить их, затем вызвать повышение и восстановить их первоначальную стоимость. План, естественно, задумал «хитроумный» Батц, деньги на скупку упавших в цене бумаг дал поставщик армии аббат д’Эспаньяк, для подкупа члена Комиссии по ликвидации финансовых кампаний Фабра д’Эглантина аферисты выделили Шабо сто тысяч ливров. Деньги он Фабру не передал – последний, будучи знаком с первым вариантом декрета, якобы и так подписал второй, составленный в нужном для аферистов духе, «не читая». И только после этого Шабо, связавшийся с заговорщиками, по его собственным словам, лишь для того, чтобы выдать их «ужасный заговор», пришел ко мне и положил на стол деньги, предназначенные для Фабра.
– Понятно, что горе-капуцин просто испугался за свою шкуру – хотел оставить деньги себе, но при сыпавшихся на него со всех сторон обвинениях в воровстве эти ливры жгли его нечистые руки…
– Но мы были уже предупреждены. Предупреждены, по иронии случая, как раз тем, кого в своем доносе Шабо пощадил, – Фабром. А Фабр, как ты помнишь, Шабо не пощадил, назвав его одним из главных заговорщиков. Так мы и смотрели в Комитетах на этого капуцина, выступившего в роли очередного Иуды. Были арестованы Шабо, Базир, Делоне, д’Эспаньяк и ряд их агентов и банкиров. Жюльен и Батц бежали. Дело Ост-Индской кампании закрутилось…
– Дело банкиров. Но не дело о контрреволюционном заговоре иностранцев. Значит, как и после доноса Фабра, Комитет опять побоялся тронуть Эбера?
Робеспьер нехотя пожал плечами. Его лицо было хмурым. Он не ответил.
– Постой, Максимилиан, дай подумаю. Так, понятно: Эбера можно было арестовать, но за ним сразу же встала Коммуна и парижские секции, которые потребовали бы его освобождения. Не говоря уже о стоящей на Уазе Революционной армии, которая могла двинуться на Париж в любой момент. Пока Коммуна ни разу не проигрывала.
Робеспьер криво усмехнулся:
– Ты проницателен. Мы до сих пор в таком положении. Более того, мои попытки лавирования между группировками (с целью их примирения с революционным правительством, не прибегая к крайним мерам) привели только к осложнению ситуации. Сначала требовалось выждать, что предпримут наши противники. Эбер ведь был предупрежден – наряду с депутатами-дантонистами мы арестовали и нескольких видных эбертистов – Проли, Дюбоиссона, Перейру, также замешанных в финансовых аферах. Я выступил в Конвенте с предупреждением против «лжепатриотических преувеличений, толкающих революцию на гибельный путь». Ждать пришлось недолго – Дантон, предупрежденный, как и Эбер, арестом своих сторонников, немедленно примчался из Арси в Париж спасать свою голову. И что же ты думаешь: в Якобинском клубе Эбер немедленно предложил ему «прийти к нему и по-братски объясниться друг с другом»!
– И встала опасность объединения «крайних» с «умеренными»: замешанные в одном заговоре с целью свергнуть правительство, имея общие контакты с подозрительными иностранцами, Эбер с полным правом протягивал руку Дантону, а за Дантоном стояли банкиры, большая часть буржуазии и все «болото» Конвента. Между собой они разобрались бы потом…
