Лично я представлял себе это с трудом. Неужели наш мир раскинулся столь широко? Я был уверен, что если и дальше все время двигаться на восток, рано или поздно мы просто провалимся за горизонт.
– А какая она, Индия, Цезарь?
– Не знаю, – задумчиво признался Траян. – Хотя хотелось бы узнать – все время идти вперед, завоевывать новые страны. Ради этого стоит жить. Скажи, Верцингеторикс, ты хотел бы побывать в Индии?
– Дойти до нее – хотел бы, лишь бы только не плыть морем. Ненавижу лодки.
Траян рассмеялся моим словам.
– В таком случае двигайся сухопутным ходом. Я дам тебе половину моих легионов, чтобы ты вторгся в нее с севера. Вторую половину я возьму с собой, чтобы высадиться на побережье на юге. Мы встретимся с тобой где-нибудь посередине. Как тебе мой план?
– Отличный план, Цезарь.
– Наверно, так оно и есть. О боги, как бы я хотел сбросить четыре десятка лет, чтобы мне вновь было двадцать два, а не шестьдесят два.
– Сколько бы тебе ни было, Цезарь, можешь на меня положиться. Даже если ты заставишь меня плыть морем.
Траян поднял руку и помахал лодке, что шла под красным парусом, держа курс на восток.
– Не в этот раз. А пока отправляйся на Кипр. Выясни, во имя всех богов, чем в этот раз недовольны эти евреи.
Я отсалютовал Траяну и отправился выполнять императорский приказ: собрал моих солдат, совершил стремительный марш-бросок обратно в Антиохию и отплыл на Кипр.
И когда сошел на берег…
Мне до сих пор не хочется вспоминать этот день. Но он все еще является ко мне в дурных снах.
Плотина
– Моя дорогая, да ты просто загляденье! – с этими словами Плотина расцеловала в обе щеки высокую светловолосую девушку. – Сенатор Норбан, я наслышана, что твоя дочь сводит с ума весь Рим. Скажи, ты уже подыскал ей достойного жениха?
– Она сама сделает свой выбор, и, я надеюсь, что император его одобрит. – Сенатор даже запрокинул голову, с улыбкой глядя на дочь, которая была гораздо выше его. – Хотя, признаюсь честно, я даже рад, что она пока еще его не сделала.
– Мне пока не встретился никто, кто хоть в чем-то был похож на моего отца, – ответила Фаустина и наклонилась, чтобы поцеловать сенатора в щеку. – О боги, кажется, сюда идет этот старый зануда Сервиан. Отец, ты не против, если я спрячусь?
– Да я бы и сам с удовольствием от него спрятался, – ответил Марк Норбан и помахал рукой, разрешая дочери уйти. Фаустина отвесила императрице быстрый поклон и нырнула в толпу, которой был заполнен атрий, а когда вновь из нее вынырнула, то поспешила встать рядом с матерью.
«Ей уже девятнадцать, – подумала Плотина, – и как же она хороша собой».
Фаустина и впрямь была хороша в своем бледно-желтом шелковом платье. И хотя молодость била из нее ключом, она умела держаться с достоинством, учтиво кивая каждому гостю.
Сразу видна благородная кровь, отметила про себя Плотина, и главное, к крови прилагается достойное приданое. Широкие бедра женщины, которой будет легко рожать, манеры, которые украсили бы собой дворец. О боги, ну почему Фаустина появилась на свет позже своей старшей сестры? Как же это несправедливо! Из нее получилась бы куда лучшая жена дорогому Публию, нежели из ее старшей сестры, этой безнравственной шлюхи, которая только и делает, что ищет приключений. Плотина даже закрыла глаза, вспоминая проклятый пир, на котором Сабина осмелилась выставить себя напоказ гостям в том платье. Страшно подумать, в какой шок эта нахалка повергла друзей и знакомых дорогого Публия. Слава Юноне, эта потаскуха уехала из Рима и теперь выставляет себя напоказ в Эфесе, или Сирии, или где-то еще. Главное, чем дальше от Рима, тем лучше, чтобы люди поменьше знали о ее бесстыдных выходках. К великой досаде Плотины, о Сабине в Риме говорили, правда, не о ее любовниках и даже не о бесстыдных нарядах, а госпитале, который она основала в какой-то дакийской дыре, или о приданом, которым она одаривала бедных свободнорожденных девушек в Кампании. И Плотина была вынуждена воздать ненавистной снохе должное: при всем своем бесстыдстве Сабина была не настолько глупа, чтобы выставлять свои пороки на всеобщее обозрение, наоборот, она умело маскировала их добрыми делами.
Гости тем временем постепенно занимали свои места в триклинии – причем пиршественные ложа заменили на длинные ряды стульев. А все потому, что гости были приглашены не на пир. В триклинии должно было состояться публичное чтение последнего трактата сенатора Норбана. И пусть сам автор в этом году сложил с себя сенаторские полномочия, его перо оставалось по-прежнему острым. Плотина заняла отведенное ей почетное место и нахмурилась. Честное слово, она бы предпочла, если бы престарелый сенатор наконец покинул этот мир или по крайней мере перестал вмешиваться в политику. Увы, его мнение до сих пор значило слишком многое – гораздо больше, нежели ее устраивало. Ну а самое главное, он никогда не выказывал особого расположения к ее дорогому Публию. И все же такую возможность, как сегодняшние чтения, упускать было бы неразумно.
– Легат Урбик! Могу я сказать пару слов? Бывший консул Адриан с теплотой описал мне твои подвиги в Германии… Насколько я понимаю, вы с Публием лично знакомы? Ему необходима поддержка в двух небольших начинаниях, и я хотела бы обратить на них твое внимание. Насколько мне известно, ты сейчас подыскиваешь себе жену. Скажи, а как тебе дочь сенатора Норбана, Фаустина? Такая красавица, не говоря уже о приданом. Кстати, в том, что касается ее семьи, то у меня есть кое-какое влияние. Думается, я бы могла повлиять на ее выбор. Надеюсь, у тебя вскоре состоится разговор с Адрианом. Вот увидишь, он будет только рад поддержке с твоей стороны.
– Магистрат, не желаешь ли сесть рядом со мной? Думаю, нам есть, о чем поговорить. Мы могли бы обменяться парой слов, – Плотина понизила голос до шепота, практически неслышного окружающим, поскольку оратор уже начал свою речь. Но говорил не сам сенатор – он заявил, что слишком стар для публичных речей. Вместо него трактат читал Тит Аврелий. А вот ее дорогого Публия сенатор почему-то никогда не приглашал читать за себя трактаты. А ведь тот приходится ему зятем! Судя по всему, старый сенатор – как и весь остальной Рим – оказывает юному квестору знаки внимания лишь по причине огромного наследства, которое завещал ему дед. Плотина нахмурила брови. Молодой человек тем временем поднялся на возвышение и уверенным, бархатистым баритоном произнес первые слова трактата.
Впрочем, Плотина не стала его слушать, а повернулась к магистрату, сидевшему с ней рядом.
– Я наслышана о кончине твоей жены – какое, однако, печальное известие! Говорят, ты подыскиваешь себе новую жену. Отлично тебя понимаю. Как-никак твоим детям нужна мать. Так что это весьма разумно с твоей стороны. Кстати, как тебе нравится дочь сенатора Норбана Фаустина? Та, что сидит в первом ряду, в желтом платье? Согласись, она прекрасна. Между прочим, у меня прекрасные отношения с их семейством, и мне ничего не стоит повлиять на ее выбор. А еще в скором времени я бы хотела поговорить с тобой о кое-каких вещах юридического характера. Причем таких, решение которых весьма важно для бывшего консула Адриана.
