Определяю время. Цифры и стрелки успокоительно светятся в темноте. Пятнадцать тридцать семь. Пытаюсь оценить ситуацию. Спокойно, без эмоций. Шагаю от стены до стены. От юго-западной стенки до северо-восточной. Разворот. От северо-восточной до юго-западной. Разворот. В полной темноте. От юго-западной до северо-восточной…
Понятно… Цель Гадо – задержать меня в Ворухе. Вынудить сотрудничать. Способ давления – угроза расправы. Предположим, завтра урки вернутся в Ворух с телом Зухура и обнаружат меня в погребе. Учитывая мои отношения с Гургом, вряд ли следует ожидать чего-либо полезного для здоровья. Именно на этом Гадо строит расчёт. Убеждён, что соглашусь на любые условия, лишь бы выскочить из ловушки.
Логично! Однако ошибочно. Я-то знаю, что у него кишка тонка отдать меня Гургу. Не выдержит и выпустит. Но я выйду самостоятельно. Во-первых, чтоб не принимать от него милостей. Во-вторых, чтоб не терять ни часа. Необходимо как можно скорее попасть в Калай-Хумб. Хочу или нет, выполнить обещание Ястребову придётся. Слово есть слово.
Сколько в запасе времени? На ночь урки остановятся в Талхаке. Больше негде. В темноте с места не тронутся. Выедут часов в десять утра. Следовательно, в Ворух прибудут в середине дня. Ориентировочно между часом и тремя. Нормально.
Вопрос в том, как выбраться.
Погреб у Зухура был объектом особой важности. Пока копали, он каждый день бегал смотреть, глубока ли яма… Видел я как-то персональную тюрьму у одного колхозного раиса. У того была без затей: бетонированная яма в углу двора. Зухура кичливость заставила ещё и сарай над ямой отгрохать. И вышел курятник с подвалом. А сколько похвальбы было: «У меня зиндон, как у эмира в Бухаре…» В действительности – погреб размером три на три. Высота три с половиной. Стены земляные. Нетрудно складным ножом выбить ямки и подняться к потолку. Однако перекрытие – бетонное. Зухур самолично следил за его укладкой.
В итоге сижу в яме, будто лягушка в крынке с крышкой. Причём, в пустой. Прыгать бесполезно, масла не собьёшь… Пойдём другим путём.
– Эй, корреспондент! Ты почему здесь?
Он кашляет. Сквозь кашель:
– Тебя поджидаю.
– Почему не уехал?
– Не выпустили.
– Мне почему не пожаловался?
Кашляет:
– Даврон, ты… сказал: выбирайся… как умеешь.
Ничего другого я сказать не мог. Не хотел вмешиваться, чтоб не навредить. А если бы всё-таки вмешался? Было бы хуже, чем сейчас? Не факт.
Расспрашиваю:
– Кто сторожит? Кто приносит жрачку?
– Вообще-то Гафур, телохранитель… Но сегодня его сменил паренёк… обычно он вместо ассенизатора… довольно забавный… Теша…
Отлично! Теша – это шанс. Удача. Парнишка недалёкий, но исполнительный. Принести лестницу или сбросить верёвку вряд ли осмелится. Но до казармы добежит и сообщение бойцам передаст. На это особой решимости и особых мозгов не требуется. Только бы завтра пришёл! Только бы не прислали кого другого… Дальше… Как быть с Гадо? Да никак. Пару раз в рыло – и достаточно. Большего не заслуживает.
Олег подаёт голос:
– Даврон, утро вечера мудренее… тут это… ну, одним словом… как-нибудь уместимся вдвоём на матрасе… на земле нельзя… простудишься насмерть…
– Спи, – отвечаю. – Береги силы.
Как-нибудь перекантуюсь. Посплю сидя. Снимаю с пояса кобуру, вынимаю пистолет. У северо-восточной стены кладу на землю кобуру и сажусь на неё. Удобно – будто в цирке слону стоять на тумбе. На одной ноге. Но на голой земле сидеть опасно. Гланды можно отморозить.
Уснуть не успеваю.
Наверху хлопает дверь курятника. На часах – шестнадцать ноль три. Под потолком в западном углу погреба возникает световое пятно. Пятно ширится, ползёт вниз. В просвете решётки, закрывающей дыру, появляется фонарь и опускается на край лаза. Вошедший нагибается, чтобы отомкнуть решётку. Фонарь освещает его лицо. Гадо. Вернулся! Решётка откидывается. Гадо берет фонарь, переходит на юго-западную сторону лаза, чтобы свет падал на меня. Ставит фонарь на землю. Присаживается на корточки. Вздыхает. И сходу принимается упрекать:
– Эх, Даврон, Даврон, ты меня в какое положение поставил! Я всегда знал, как надо поступить, а теперь в первый раз не знаю…
– Чего тут думать?! Тащи лестницу.
Вздыхает:
– Конечно, принесу. Но ты одну мою просьбу, пожалуйста, выполни.
– Ну, проси.
– Даврон, как брата умоляю: то, что собрался сделать, пожалуйста, не делай.
– Ты о чем?
– Сам знаешь.
– Кончай темнить! Не детский сад, чтоб в загадки играть.
Гадо перемещает фонарь на край лаза. Будто сдвигает рычаг какого-то переключателя. Меняет тон. Произносит холодно и жёстко. По сути, приказывает:
– Алёша не убивай.
Нормально! Я-то его за рохлю держал, а он – маршал Жуков, не меньше. Прикидываюсь валенком:
– Кто тебе про убийство сказал?! Где ты раскопал такую информацию?
Он, так же холодно:
– Это тебе нужна информация, а мне логики достаточно. Я вычислил.
Поддеваю его:
– Или выдумал…
Откликается на подначку. Следовательно, способен невольно сказать больше, чем намеревался:
– Зачем выдумывать? Думать надо…
Держусь прежней линии:
– И как, получается?
Ошибка. Вышло слишком грубо, и он не реагирует. Продолжает, будто колкость к нему не относится:
– Когда Ястребов в первый раз в Ворух приехал, я удивился: «Зачем ему Зухуршо понадобился?» Я таких людей знаю. Для него наше ущелье – вроде огорода на даче пенсионера. Мелочь. Нет, ему не Зухуршо, а ты был нужен. Тобой интересовался, про тебя спрашивал, скоро ли из Верхнего селения вернёшься. Чего хотел? Может, чтобы ты плов ему сварил? Или часы починил? Или…
Подхватываю тему:
– Надеялся, что я его в банду запишу?
Гадо практически не реагирует:
– Погоди немного… Когда я в Калай-Хумб ездил, кое-что узнал. Тамошние ребята рассказали. Оказывается, у Алёша с Ястребовым давно конфликт идёт. Я на заметку взял. Следующая примета – Ястребов на вертолёте прилетел, согласился даже обгоревшую девчонку к родителям отвезти. Зачем? Почему? Зачем-то ты ему очень сильно понадобился.
– В бескорыстную мужскую дружбу не веришь? – иронизирую.
Он смеётся:
– И в женскую тоже. Зато знаю, что именно он тебе поручил.
Сооружаю на лице усмешку:
– На убийство Алёша намекаешь? Бред. Абсурд. Ты часом втихую дурью не балуешься?
Он вздыхает укоризненно:
– Эх, Даврон, Даврон, напрасно неучтивость допускаешь. Ты лично мои расчёты подтвердил. На все сто процентов.
