Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
Именно преданное служение «величайшему уму всех времен», как назвал Гиммлер своего кумира, составляло единственный смысл и цель существования ордена СС в глазах его лидеров. Охранять жизнь Адольфа Гитлера, безжалостно выполнять его приказы, стать исполнителями его последней воли и завещания – в этом они видели некую сакральную миссию СС. Они питали отвращение к пестрой и неупорядоченной веймарской демократии и мечтали об авторитарном «национальном государстве», направляемом гением вождя, чьи директивы воплощали бы в жизнь профессионалы без сантиментов – «реалисты» (их любимое выражение). Однако в действительности борьбу демократических партий сменила не координирующая власть вождя, а постоянная грызня рвущихся к власти приближенных Гитлера, которых он держал на длинном поводке, чтобы сохранить свое положение наверху.
Особенно разочаровало интеллектуалов из СД то обстоятельство, что вождь представлял собой вовсе не тот тип государственного деятеля, который они хотели видеть в своем рациональном и эффективном мире. Им открылось, что этот человек одержим неуемной жаждой завоеваний, что его вдохновляет грубейший биологический национализм XIX века, что у него мания расового колониализма, – все это не имело ничего общего с национальной концепцией, даже в такой интерпретации, как у лидеров СС.
Первая, едва заметная, трещина в отношениях Гитлера и руководства СС появилась после того, как фюрер присоединил к Германии первый не немецкий народ – чехов из «остальной Чехословакии». Однажды мартовским утром, встретившись на верховой прогулке в Тиргартене, Вернер Бест обменялся многозначительными замечаниями с Рейнхардом Хёном. «Знаете, – сказал Бест, – а ведь это начало конца. До сих пор люди нам верили, когда мы говорили, что национал-социализм есть воплощение расовой концепции, имеющей известные пределы. Теперь, когда мы вошли в Прагу, национал-социализм превратился в империализм».
Конечно, ни в своих речах на публике, ни в своих действиях лидеры СС не проявляли подобных чувств. Они следовали за Гитлером по пути завоеваний и геноцида. Но симптоматично, что сам Гиммлер, ослепленный собственным экстатическим поклонением фюреру, иногда выказывал признаки тревоги, причем еще летом 1939 года. Где-то в самой глубокой его сущности таился скромный робкий человечек, и самоубийственная скачка Гитлера в пропасть войны давала ему пищу для размышлений. Во время судетского кризиса 1938 года рейхсфюрер вел себя как и полагается ура-патриоту из первых рядов, еще и провоцируя Гитлера в его политике агрессии. Однако когда Гитлер раскручивал конфликт вокруг Данцига, у рейхсфюрера появилось ощущение, что хозяин делает слишком высокую ставку. Тут он примкнул к Герингу, который противодействовал линии Гитлера на голое насилие. Отсюда – столкновение с Риббентропом: по мнению Гиммлера, он оказывал на фюрера самое пагубное влияние. В апреле 1939 года Гиммлер поехал в Данциг – посоветовать соблюдать умеренность слишком воинственному гауляйтеру «свободного порта» Альберту Форстеру. Французский генеральный консул в Данциге утверждал, что Гиммлер хотел вообще сместить Форстера, но не преуспел в этом. Тогда и польский посол в Берлине относил Гиммлера к числу «противников войны». 26 июля комиссар Лиги Наций в Данциге Буркхардт писал генеральному секретарю этой организации: «Ходят слухи, что Геббельс и Гиммлер заблокировали Гитлера. Это ошибочное мнение, а правда в том, что с осени, во всяком случае после ноябрьских еврейских погромов, Гиммлер сменил фронт. Теперь он гораздо ближе к Герингу и противостоит Геббельсу с его пропагандистскими методами».
В дальнейшем Гиммлер послушно проводил военную политику Гитлера, но сохранял стойкое отвращение к Риббентропу, на которого возлагал ответственность за гибельный военный курс: должен же он был обелить своего фюрера. Часть свиты Гитлера пребывала в иллюзии, что можно было бы легко добиться мира с западными союзниками, только бы избавиться от Риббентропа. Геринг однажды сказал: «Это не наша война, а Риббентропа». И многие среди эсэсовского руководства думали так же. Об этом узнал дипломат Ульрих фон Хассель, один из лидеров немецкого сопротивления, когда в октябре 1939 года встречался с бывшим немецким послом во Франции графом Вельцеком. Они говорили о попытках как можно скорее покончить с войной. Хассель отметил: «В сферу деятельности Вельцека входят и члены руководства СС Штукарт и Хён. Он утверждал, что эти двое в основном смотрят на вещи так же, как мы (оппозиция), и подумывают о том, не выбросить ли Риббентропа за борт. Уже обсуждается состав нового кабинета».
Такие штрихи, пусть и скудные, все же указывают, что лидеры СС не разделяли слепую веру в победу тех тысяч и тысяч молодых эсэсовцев, которых они бросали в бойню Второй мировой войны. Даже в период военного триумфа германской армии, как отмечал Хассель, «в СС на исход войны смотрели реалистично, то есть скептически». Штаб-квартира СС не способна была принять правила, диктуемые нацистской пропагандой.
Не то чтобы там ставили под сомнение суть силовой политики Гитлера. Как обычно, эсэсовцы готовы были выполнять любые его приказы, пусть даже самые варварские. Они не колебались, шла ли речь об уничтожении еврейского населения, о начале нового наступления на фронте, об освобождении захваченного Муссолини или о том, чтобы предотвратить измену сателлита Германии. Но многим из руководителей СС обычный здравый смысл не позволял безоглядно отдаться во власть диктатуры. Элита СД была достаточно умна и образованна, для этого слоя не годилась доктрина голого насилия ради завоевания «жизненных пространств».
Эсэсовские понятия в оккупационной политике отличались от прямолинейной гитлеровской доктрины «хозяев и рабов». Расчетливые технологи власти, видевшие свою задачу в том, чтобы управлять покоренными народами Европы и при этом их умиротворять, понимали, насколько усложняется эта задача в условиях захватнического империализма: это неизбежно породит восстания порабощенных против немецкой «расы господ».
Гитлер и мысли не допускал, чтобы в России, как и в остальных регионах Европы, могла существовать национальная автономия – просто территории, управляемые наместниками и подвластные единой централизованной супердиктатуре. В 1944 году он говорил, обращаясь к гауляйтерам, что следует «поскорее кончать с мешаниной мелких государств. Управлять Европой могут только немцы… Самоуправление – это дорога к независимости. С помощью демократических институтов нельзя удержать то, что завоевано силой».
Эсэсовский вариант оккупационной политики был умнее, хотя с моральной точки зрения не лучше гитлеровского. Лучше всего сюда подходит распространенный штамп – политика кнута и пряника. Эксперты СС надеялись достичь консенсуса между завоевателями и завоеванными, поочередно демонстрируя суровость и снисходительность. Идеи Вернера Беста, к примеру, отличались от убеждений диктатора, с его презрением к «мешанине мелких государств». В 1942 году Бест писал в журнале «Рейх, национальный строй и жизненное пространство»: «Что касается взаимоотношений между великой державой и другими народами региона, то следует помнить, что ни один народ не может долго главенствовать без или против согласия ведомых… Народы не поддаются принуждению или обману… Высшая воля к самовыражению для каждого народа проявляется в его стремлении доминировать в данном регионе, но борется он за эту цель вместе с союзниками, чтобы создать максимально большой демографический регион, в котором он еще сможет лидировать согласно естественным законам бытия. Таким образом можно обеспечить продолжительное естественное развитие вместо упадка, который является неизбежным следствием кратковременной иллюзии господства „высшей расы“».
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 149
