до единого кирпичика. Прежние установки, что всем будет лучше по раздельности — летят к чертям. Мне не будет. Мне очень-очень… без него.
— Я видела, как у тебя всё получалось. Ты навёрстывал… — я прерываюсь, чтобы отдышаться. Наиль только шире улыбается. — Появилось много времени, проектов, планов и целей. Я наблюдала за твоими достижениями. Читала статьи. Смотрела интервью и встречи. Ты казался таким счастливым, как никогда в жизни. Я поверила, что всё не зря…
Не знаю, каким чудом Наилю удается утащить меня в кресло, но спустя секунду я сижу на его коленях, жмусь к груди и глотаю слёзы, которые без остановки бегут по щекам.
— Поль… Полька… Ну не плачь, пожалуйста. Меня без вас ничего не стимулирует и не радует. Просто зачем? И какой в этом смысл?
Смысл — это мы.
Муж гладит и утешает. Разговаривает сбивчиво и на эмоциях. О поездках и премиях. О новых предложениях и клиентах. Даже непривычно. Всегда смелый и собранный — сейчас Наиль теряется и кажется слишком трогательным.
Я чувствую, как колотится его сердце. Не просто стучит — вылетает. Мне прямо в руку.
— Представляешь, мне предложили уникальный проект на три года в Штатах. В закрытом офисе. Идея сложная и интересная…
Я слушаю и киваю. Вспоминаю, как много раз подряд запрещала себе даже думать о сближении. Отталкивала любые мысли. Не подпускала. Думала, что сумею и справлюсь, и что нужно время. Сейчас — прежние догмы ломаются, и я понимаю, что, скорее всего, до конца жизни бы Наиля не разлюбила. И по-настоящему и искреннее — не отпустила.
— Не уезжай…
Из груди рвётся всхлип. Я звучу так жалко, что реву сильнее и по-новой.
— Пожалуйста, не уезжай…
— Ну, ты же даже не дослушала, Полька… Я сразу отказался — не смог бы без вас. Просто масштабы предложения впечатляют.
Я трусь щекой об его щеку. Внимаю каждому слову. Наиль болтает и болтает, а затем затихает и, обхватив ладонью мой затылок, проходится кончиком языка по напрочь солёным губам. Я доверчиво приоткрываю их и впускаю. До конца не веря, что опять нахожусь с ним. Здесь и сейчас. Рядом. Это не морок, и не мираж. Мы просто оба запутались, но оттолкнулись от дна и наконец-то всплываем.
— Я честно тобой восхищалась…
— Я тобой тоже… Марина рассказывала, что тебя приняли на работу. И даже некоторые рисунки показывала.
Воспоминания захлёстывают большой штормовой волной. Сколько возможностей у нас было… Я много раз, отправляя Мышку куда-то с отцом, наряжалась у зеркала, красила ресницы и губы. Делала укладку. Думала, спущусь к автомобилю лично и провожу. Найду повод хотя бы зацепиться и одним глазком взглянуть…
Потом ожидаемо трусила. Думала, что уже поздно. Нельзя. Что сердце занято другой, а я сама виновата, потому что инициировала разъезд.
Наиль плавно проезжается ладонью по моему бедру и греет кожу. Целует глубоко и жадно. Я посасываю его язык. Кусаю губы своими. Не в силах распробовать и насытиться, будто впервые.
Я чувствую жар сквозь одежду. Пробираюсь под футболку и касаюсь ладонью чересчур горячего, как печка, живота.
Царапаю ногтями по напряженным мышцам пресса. Задыхаюсь от хаотичных касаний губ в шею, мочку уха, подбородок и ложбинку груди.
Возбуждение копится. Плавно стекает в низ живота. Я понимаю, к чему всё идет — не маленькая. Но останавливаюсь, перехватив Наиля за руку, которая беззастенчиво едет по коже к груди.
— У тебя есть с собой презервативы? — спрашиваю шепотом.
Взгляд мужа хмельной и расфокусированный, несмотря на то, что ни глотка алкоголя мы не пили.
— Нет. Зачем?
— На всякий случай предупрежу: я больше не предохраняюсь. Врач сказал, что раз у меня нет секса, и не предвидится, то можно сделать небольшой перерыв.
Наиль нежно поглаживает костяшками пальцев мой живот и рёбра. Кивает, усмехается. Подхватывает под бёдра и несёт в свой дом по соседству. Впечатывая в стену, распластывая. Включая свет и припадая губами к чувствительной коже на ключицах.
— Всё равно хочу в тебя.
Несмотря на то, что Наиля потряхивает от желания, он полностью отвечает за свои слова и действия.
Я блаженно улыбаюсь. Плюхаюсь на тумбу. Запускаю пальцы в густые жесткие волосы. Позволяю стянуть с себя шорты и пройтись быстрой влажной дорожкой от груди и до лобка.
— Обхвати меня ногами.
Наиль выравнивается и просит, а я делаю. Когда проникает — глубоко и гортанно стону от сладкой наполняющей боли. Мне идеально и жарко. Особенно внизу.
Мы вновь сплетаемся в поцелуе, ускоряя темп. Дышим чаще и синхроннее. Почти не сдерживаемся.
Тумба ходит ходуном и бьётся о стену. Я посмеиваюсь и млею. Обнимаю ладонями колючие щёки, смотрю на приоткрытые губы. Переживаю вспышки восторга и кайфа внутри.
— Скажут, что я опять удерживаю тебя с помощью залёта, — проговариваю без капли совести.
Наиль замедляется, словно смакуя ощущения.
Сдавливает пальцами бёдра. Толкается до упора. На висках часто стучит пульс в венках, а глаза загораются сильнее и ярче.
Я таю и почти не чувствую тела — только наполняющую до краев эйфорию и резкий выброс окситоцина одновременно с выплесками спермы.
— Похуй, что скажут, Поля, — произносит в ответ. Его губы плывут в улыбке. Грудная клетка часто вздымается. Мы оба понимаем, что лучше, чем друг с другом, у нас никогда не будет. — Удержи, пожалуйста…
* * *
Я выскальзываю из объятий Наиля и встаю с кровати.
В дверном проеме задерживаюсь и оборачиваюсь. Сердце на секунду замирает, а затем стучит почти что галопом.
Я любуюсь родными чертами лица. Кусаю губы и вспоминаю. Ночь была длинной и бессонной — мы много раз подряд занимались сексом, меняя позы и наслаждаясь. Так активно, что до сих пор тянет внизу живота.
Выйдя на веранду, ступаю босыми ногами по холодному полу и сажусь в кресло на подушки. На улице довольно свежо. Пахнет приближением осени. Но так уютно и трепетно, что хочется нажать на паузу и насладиться.
В попытке испытать что-то новое мы
