Книга Короли пепла - Ричард Нелл

* * *

Позже Бирмун бродил возле разбойничьего костра. Он смотрел, как суровые, устрашающие воины разглядывают его самого, его коня и снаряжение, будто прикидывая, что заберут в первую очередь, когда он умрет.

После несколько натянутого «приветствия» люди шамана вернулись к своим делам – рубке деревьев и изготовлению того, что смахивало на канаты. Бирмун, хотя и не уверенный почему, решил, что вопросов лучше не задавать.

Вместо этого он встал рядом с Дагмаром и молча наблюдал, как охотники и повара готовятся к небольшой пирушке. Он смотрел, как Букаяг в одиночку передвигается по лагерю, отвлекая людей повсюду, куда бы ни шел. Затем Бирмун, устроившись у костра, с великим удивлением узнал, что у этих разбойников есть скальд.

Букаяг махнул рукой и хмыкнул, и темноволосый красивый мужчина, принявший у Бирмуна свиток, взобрался на высокий табурет в центре лагеря. Он улыбнулся, когда несколько мужчин ободрительно выкрикнули, затем его пальцы заплясали по струнам лиры, а звучный, сильный голос запел про Хаки Смелого и древний мир.

Мальчиком Бирмун слышал много скальдов, певших в отцовском зале, а позже на празднествах в залах других вождей Орхуса. Однако, наблюдая за этим внезаконником-певцом в древнем лесу, где розовый закат освещал деревья тихой низины, он не смог припомнить выступления лучше.

Мужчины топали ногами и аплодировали, когда песнь звучала весело, а после затихали и сидели смирно, когда в голосе и словах скальда сквозила печаль. Когда тот закончил, они успокоились и, разместившись поудобнее, принялись за еду и питье, в основном группами или парами и в тишине, как будто волнение у всех улеглось.

– Охрененно, – сказал Даг с набитым галетами ртом.

Бирмун кивнул и вспомнил, где он находится. Он был так же зачарован, как и эти люди, неотрывно глазея и напрочь позабыв, в какой он опасности. Когда наконец он отвел взгляд, то изумленно заморгал, увидев молодую женщину, одетую как мужчина – в кожаные штаны и длинную тканую рубаху.

Она стояла возле палаток и тоже слушала скальда. Теплый солнечный свет падал на ее светло-каштановые волосы, так что они казались золотисто-рыжими; Бирмун увидел влагу на ее щеках. Заметив, что он смотрит на нее, она скрылась в ближайшей палатке.

– Ешь. Улов свежий.

Из леса, как охотничий пес, вышел Букаяг, и Бирмун едва не потянулся за оружием. Его сердце затрепетало, и на мгновение он презрел себя за этот страх. Он осмотрелся и заметил, что Даг и даже арбник выглядят столь же испуганными.

Шаман, казалось, не обратил внимания. Он уселся на бревно возле костра и указал на один из вертелов с кроликом. Бирмун вежливо кивнул. Он подался вперед, отрезал своим ножом кусок, и некоторое время они сидели и слушали, как потрескивает огонь.

– Вождь, ты только глянь на это. – Даг испачканной жиром рукой хлопнул его по колену и указал на окраину лагеря.

Возле огромного, раскидистого вяза расположилась группа мужчин. Один стоял в одиночестве возле ствола, другой прямо перед ним осматривал плоскую деревянную скамью. Глаза человека у дерева были завязаны тряпкой, а его визави поднял со скамьи камень, вызвав смех и одобрительные возгласы зрителей – казалось, он готовился к броску.

– Боги! Я слышал об этом, но никогда не видел. Ты не против?

Бирмун покачал головой, и Даг, подмигнув, пошел смотреть. Букаяг оторвал взгляд от своих жирных рук и кроличьей ляжки у рта.

– Здесь следует быть осторожным, вождь. На Юге даже игры полны опасностей.

Бирмун взглянул в странные глаза шамана, но не встревожился. Даг не был юнцом, спесивым и обидчивым. Он не доставит никаких проблем. Тем не менее, слова шамана застряли у него в голове, и он поймал себя на том, что одновременно ест и смотрит.

– Эту игру называют бэдраг, – сказал Букаяг, помедлив, и в его голосе слышалось почти презрение. – Это значит просто «обманщик» на старом Южном языке. Правила просты. Один человек выбирает камень, маленький нож или топор, другой завязывает глаза. Метатель швыряет с какой угодно силой, в какую угодно часть тела мишени. Зрители считают, и оружие бросают на счет «три». «Ослепленный» знает, что будет бросок, но не предполагает, каким оружием и куда именно. Он выбирает, стоять ему или двигаться.

Бирмун кивнул, но не понял, в чем смысл.

– Они делают ставки?

Букаяг фыркнул.

– Иногда. В нее играют, чтобы показать свою отвагу, завоевать честь, скоротать время. Игроки обычно не питают друг к другу вражды. – Он снова наклонился к огню, чтобы взять еще крольчатины. – Они бросают только камень или нож. Если выбирают нож, то целятся в руку или ногу, и если человек стоит на месте, он получает небольшую рану и прячет свою боль. Остальные промывают рану арогом и пьют за несчастного дурня. А позже будут петь ему хвалы.

– Опасность без цели… – Бирмун тряхнул головой. – Глупо, как по мне.

Шаман жевал ножку, и Бирмун старался не смотреть, как его острые, скошенные зубы вгрызаются в кроличью кость. Букаяг уставился на огонь, продолжая рассказ.

– В степях кочевники устраивают игру, загоняя коз или лошадей в хлева. Правил немного. Играют даже мальчики в возрасте десяти зим, и все носят при себе дубинки и ножи и пускают их в ход. Некоторые умирают.

Бирмун понятия не имел, что думать об этом – или об интонациях шамана. Он поерзал на мшистом валуне, который выбрал в качестве сиденья, с каждой минутой чувствуя себя все более неуютно. Букаяг теперь почти шептал.

– Ниже поясной дороги, браток, матери дают имена только младенцам, пережившим две зимы. Некоторые из присутствующих здесь мужчин потеряли не меньше десятка детей из-за болезней и стужи. Многие потеряли части своих тел из-за мороза или гниения. Некоторые оставили своих сожительниц и опустили руки, выбрав простую жизнь служения воину. Так скажи мне, вождь, с таким существованием не должно ли у людей возникнуть презрение к жизни? Глупость это или мудрость? Как еще человеку остаться в здравом уме?

Бирмун слушал шамана и чувствовал себя околдованным, как и во время песни скальда. Он пристально смотрел на этого странного человека в свете костра, говорящего так, словно все это страдание принадлежало ему – словно участь, которую он описывал, была каким-то грузом, отягощающим его плечи.

Вначале Бирмун недоумевал, зачем Дала хочет встретиться и, возможно, заключить союз с этим чудным сыном Носса. Но теперь чувствовал: у этих двоих есть нечто общее – некое чувство