Фридману надо сообщить, как поживает его драгоценная дочь, а уж потом разливаться соловьем в мечтах о светлом будущем. Она тут же набрала номер института. Девица на другом конце провода, что именно девица, а не дама, Лидия поняла по тону, наглому и раздраженному, мол, только от дела отрываете, сказала, что Даша Измайлова у них не работает.
— То есть как?
— Как, как? У нас каникулы. Я вообще вашей Даши не знаю.
— Она что, уволилась?
— Да уж, наверное, не просто так сбежала. Завтра Мария Федоровна будет на работе, у нее и узнаете.
Когда Лидия Кондратьевна набирала номер Пригова переулка, у нее дрожали руки. Она уговаривала себя, что это не от испуга, ничего с девочкой не случилось, и руки дрожат не от страха, просто она перепила. Тетка с того света шлет привет, гадит, как может. К телефону подошел какой‑то пьяный мужик:
— Нету Даши. Давно нету.
— А куда же она делась?
— Это вы у нее спросите. Мне она не докладывает. Комната ее закрытой с весны стоит. Вот здесь подсказывают — с марта.
— Как с марта? — завопила Лидия Кондратьевна, но мужик в Приговом уже повесил трубку.
Как — с марта? — спросила Лидия Кондратьевна уже себя. Она в апреле писала Фридману, что все благополучно, а в мае получила от него ответ. И оба были уверены, что Даша живет в Приговом переулке. Что же делать‑то? Лидия драматически заломила руки, но потом они привычно упали на колени.
Много событий для одного дня, слишком много… Хорошо, что дни летом длинные, все можно успеть, были бы силы. Но сил как раз у Лидии Кондратьевны не было. Она так и заснула сидя и увидела сон, который показался ей вещим. Длинная красивая улица с небом и деревьями. В нарушение всех законов перспективы было видно, что улица бесконечна. И по этой улице уходил человек. Со спины он выглядел молодым и стройным, но Лидия знала, что это Фридман. Ах, как грустно, сказала она себе. Как грустно… На этой ноте и проснулась.
До Пригова переулка Лидия Кондратьевна добралась около девяти вечера. Кнопки звонков у двери — прямо баян. На какую кнопку давить? Весь муравейник собрался под крышу, каждый муравей под свой телевизор. Лидия ткнула наугад. Появилась особа неопределенного возраста в байковом халате, щеки, как лунный пейзаж — все в кратерах.
— Дашка уехала, да.
— Вы видели, как она уходила?
— Я не видела, это соседка видела. Ангелина Федоровна, пойди сюда!
Свеженькая, благоухаящая дорогими духами, старушка, с готовностью сообщила, что действительно видела, как уходила Дашенька — нарядная такая, в норковом жакете, вот тут, знаете, воротник такой стоечкой…
— Откуда у нее норка? — не поняла Лидия Кондратьевна.
— Вам нравится этот запах? — спросила вдруг старушка, поднося к носу свою узкую, худую лапку. — Я новый флакон вскрыла.
— Тиной пахнет, — поморщилась особа в халате.
— Очень, очень хорошие духи, — заторопилась Лидия Кондратьевна, — но я про Дашу…
— А что про Дашу? Какие у нее духи были, не помню, но уж тиной не пахли. А одевалась она нарядно. Богато. В кухню иногда выйдет в каком‑нибудь халатике задрипанном, а потом посмотришь — красотка, ночная бабочка!
Меж тем в коридор подтягивались другие жильцы, тоже желая принять участие в разговоре. Это в отдельных квартирах эгоизм заводится, а тут каждый был готов помочь. Да и интересно, о чем базар?
— Да что ты, Верпална, плетешь? Оборзела на старости лет. Зачем напраслину наговариваешь? Я тоже видела, как Даша в манто уходила. И никакая она не бабочка!
— Да это не та ушла, это другая ушла… А на Даше, когда она уходила пальтишко было, короткое, модное такое…
Лидия почувствовала, что голова ее в буквальном смысле пошла кругом, лица говоривших вдруг превратились в один общий говорящий разными голосами блин.
"А я тебе говорю — одна", — твердила старушка. — "А я тебе говорю, их две", — басил мужской голос. — "Пить надо меньше… Двоится в глазах‑то. В нашем коридоре, при нашем освещении, еще не то увидишь".
— Ее никто не разыскивал? — спросила Лидия, просто так спросила, чтоб перекрыть общий гвалт, но, к удивлению, тут же получила четкий ответ.
— Звонили Дашеньке. Один раз даже междугородний звонок был. Из Испании. Звонила какая‑то Варя. Сказала, что перезвонит.
— Из Испании?!
— И еще молодой человек много раз звонил. Он даже телефон свой оставил. Я записала. Странная такая фамилия. Какой гад обои над телефоном оторвал? А вот, нашла. Петлица его зовут. Вначале он часто звонил, а сейчас и перестал.
— Петлица? А почему, собственно… — Лидия в себя не могла прийти от изумления.
— Дело молодое, — сказал кто‑то кротко.
На сцене появилось новой лицо.
— Уложила Ванечку, — объявила она всем собравшимся. — Вы Дашеньку разыскиваете? Она в отпуске. Я не помню, где, кажется, в Твери. С ней муж по телефону разговаривал. Его сейчас дома нет. Может быть, зайдете, чайку…
— Нет, нет, спасибо. Когда Даша звонила?
— Дайте сообразить… Давно… В апреле, наверное. Или в мае. Это у мужа надо спросить. У него безупречная память.
В машине Лидия Кондратьевна несколько приободрилась. Если Даша звонила, то она, во всяком случае, жива. И не лишилась почки и глаза. Но племянничек хорош! Какое он имеет отношение к Даше? Как он здесь объявился? Не может быть, чтобы этот угорь скользкий завел с ней роман. Откуда он вообще знает, что на свете есть Даша Измайлова? Фридман сдавал квартиру в условиях полной конспирации.
Водитель левой машины попался разговорчивым. На одной ноте с непроходяшей яростью он ругал правительство, Думу и всю эту "приблатненную кодлу". Фамилии сыпались как горох из мешка, и каждой горошине он находил емкое и уничижительное определение. Лидия представила, как он целый вечер развозит по Москве пассажиров и с каждым обсуждает жгучую и незапретную тему, а потом, словно спустив всю накипь, и всех, кто эту накипь производит, в унитаз, спокойно засыпает, чтобы на следующий вечер начать ту же говорильню, украсив ее новыми подробностями. А за подробностями дело не станет. Каждый день — что‑нибудь новенькое и еще гаже, чем старенькое.
Удивительно, но водитель успокоил Лидию Кондратьевну, его гневливые речи пахли стабильностью и как бы убаюкивали. Да, так вот и живем. Если водитель с любым пассажиром может
