Власов, я, солдат Котов и шофер Погибко вырвались в болото, перешли его и вышли к деревне. Погибко с раненым бойцом Котовым пошли в одну деревню, мы с Власовым в другую. Когда мы зашли в деревню, нас приняли за партизан. Местная «Самоохова» дом окружила и нас арестовали. Нас посадили в колхозный амбар, а на другой день немцы, предъявили Власову его портрет, вырезанный из газеты, и Власов был вынужден признаться, что он действительно генерал-лейтенант Власов. До этого он рекомендовался учителем-беженцем.
Немцы, убедившись, что они поймали генерал-лейтенанта Власова, посадили нас в машину и привезли на станцию Сиверскую в немецкий штаб. Здесь меня посадили в лагерь военнопленных, находящийся в местечке Малая Выра, а Власова через два дня увезли в Германию».
Несколько иначе, но сходно, хотя по совершенно другим источникам, описывает пленение Власова в своей книге Е. Андреева.
«12 июля 1942 года Власов был обнаружен в крестьянской избе деревни Туховичи офицером разведки немецкого 38-го корпуса капитаном фон Шверднером и переводчиком Клаусом Пельхау. До этого они нашли труп, принятый ими за тело Власова, и решили проверить, не скрывается ли в избе кто-либо. Когда Власов услышал шаги немцев, он вышел и сказал: «Не стреляйте, я — Власов». 13 июля Власова отвезли к генералу Линдеману, командующему 18-й армией, в штаб-квартиру в Сиверской… 15 июля его повезли в Летцен, туда прибыли 17-го, и там его допрашивало немецкое командование. Несколько дней спустя его перевезли в Винницу, на Украине, где был лагерь для особо важных пленников».
Свои показания Мария Игнатьевна Воронова дала 21 сентября 1945 года в Барановичах, куда вернулась из Германии. Но не только три с лишним года разделяли ее рассказ с неделями, проведенными в волховских болотах… Ведь когда Воронова, освободившись из лагеря, разыскала Власова, тот был уже женат на вдове эсэсовского офицера Хейди Биленберг, и Вороновой пришлось довольствоваться должностью прислуги.
Обиду эту она так и не простила Андрею Андреевичу и, сообщая об июльских событиях 1942 года, то и дело сбивалась на рассказ о своей сопернице: «Проживая в Берлине, Власов женился на немке Биленберг — бывшей жене известного крупного немецкого миллионера, убитого на Северном Кавказе в эту войну. При наступлении Армии Власов с миллионершей Биленберг рассчитывал удрать в Америку, но был схвачен представителями Красной Армии…»
Впрочем, иного от Марии Игнатьевны трудно было и ожидать. Человек она не военный. В армию ее загнала нужда, а служба здесь оказалась специфически не армейской. Об этом, кстати, говорил и адъютант Власова майор Кузин: «Мария Игнатьевна считалась поваром-инструктором при военторге, но фактически не работала. Почувствовав хорошее отношение Власова, она частенько устраивала истерику, а Власов ухаживал за ней, как за ребенком». Поэтому-то к ее рассказу о пленении Власова нельзя относиться безоговорочно. Что-то Воронова успела позабыть, что-то казалось ей несущественным… Но это «что-то», быть может, и является самым важным.
Не все сходится и в реконструкции, сделанной Екатериной Андреевой. Фон Шверднер и Клаус Пельхау вначале находят труп, принятый ими за генерала Власова, а потом производят обыск избы, где скрывается Власов… Вообразить, что это происходит в населенной деревне — трудно.
Все эти многочисленные противоречия и несостыковки, как нам кажется, снимаются, если допустить, что немцы обнаружили Власова с его подругой на каком-то запасном КП 2-й Ударной армии, где и отсиживались наши герои до поры до времени.
Во всяком случае, в донесении, составленном Л. П. Берия для И. В. Сталина, плецение Власова излагалось иначе. «14 июля германское радиовещание в сводке верховного командования передало: «Во время очистки недавнего волховского котла обнаружен в своем убежище и взят в плен командующий 2-й Ударной армией генерал-лейтенант Власов».
18
Конечно же, это очень важно — понять, где провел Власов две недели после неудавшегося прорыва до своего пленения немцами. Но еще важнее понять, что думал и что чувствовал он в эти недели…
Пейзаж нам известен. Лесные дебри, болото… Чахоточная, сочащаяся водою земля. Земля второго дня Творения, когда Господь еще не собрал воду, «которая под небом, в одно место», когда еще не явилась суша, названная потом землею… Выпавшие из общего счета событий недели тоже как-то связаны с этим пейзажем. Часы, минуты, дни, словно бы разбухая от болотной сырости, перепутались между собой, пока время совсем не исчезло.
В том последнем прорыве у Мясного Бора Власов, как вспоминают очевидцы, потерял очки, и видимый мир расплывался перед его глазами. Расплылись и казавшиеся ранее неколебимыми отношения. Между Власовым и Вороновой с первого дня отношения эти были предельно простыми и ясными — баба при генерале… Теперь же и они в потайном убежище, где вынужден был отсиживаться Власов, уродливо искривлялись, и получалось, что уже не Воронова находилась при Власове, а Власов при Вороновой — генерал при бабе. Наверное, Воронова была неплохой женщиной, но к отсиживанию в убежище она явно не подходила.
Екатерина Андреева пишет в своей книге, что Власов якобы вспоминал потом, будто «во время его скитаний по лесу начал понимать, осознавать ошибки правительства. Он пересмотрел свою судьбу, но решил, что не будет кончать жизнь самоубийством. Он сравнивал себя с генералом Самсоновым, который в августе 1914 года во время первой мировой войны тоже командовал 2-й армией. Убедившись, что он не оправдал доверия своей страны, Самсонов застрелился. По словам Власова, у Самсонова было нечто, за что он считал достойным умереть, он же, Власов, не собирался кончать с собою во имя Сталина».
Вполне возможно, что Власов именно так и объяснял сподвижникам отказ от самоубийства. Такая мотивировка была для них проще и понятнее, а главное, не требовала и от Власова особенной откровенности. На самом же деле проблема эта для Власова, конечно, не сводилась к вопросу: достоин или не достоин Сталин, чтобы во имя него можно было отдать жизнь.
Власов был достаточно смелым человеком. Судя по воспоминаниям И. Эренбурга, рассказавшего, как ездил Андрей Андреевич на «передок», чтобы проститься с солдатами, или по показаниям участников штурма Мясного Бора, запомнивших, что Власов стоял во время боя, «не применяясь к местности», особого страха быть убитым в нем не было, вернее, этот страх успешно контролировался всем армейским воспитанием. Но между этой смелостью и решительностью к самоубийству — огромная разница… Тем более для Власова, который, возможно, если бы не помешала революция, принял священнический сан. Ни армейская школа, ни штабные университеты не сделали его атеистом.
Подтверждением, что отказ от самоубийства не трусость, как полагают некоторые, а сознательный акт выбора, пусть и мучительного, но сужденного тебе Пути, который ты обязан пройти
