успехом среди историков.
Президент Академии наук СССР А. Несмеянов писал в «Правде»: «В книге Н. С. Державина “Происхождение русского народа” развивается история образования русского народа и разоблачается пресловутая норманнская теория создания Русского государства»[1679].
Исследование М. М. Смирина «Народная реформация Томаса Мюнцера и Великая крестьянская война» (М.; Л., 1947) удостоилось второй премии. Отталкиваясь от сочинений Ф. Энгельса и В. И. Ленина, автор трактовал крестьянскую войну как первую попытку европейской буржуазной революции. Такая постановка и решение вопроса органично вписывались в советскую историографию. Как вспоминал А. Я. Гуревич: «…Изучение народных движений и революций ценилось в те годы выше всего прочего»[1680].
Вторую премию присудили и историку М. П. Вяткину за его монографию «Батыр Срым» (М.; Л., 1947). В ней описывалась история крупнейшего освободительного движения казахов в XVIII в., которое возглавил Срым Датов. По мнению автора, борьба кочевников была направлена не только против русской администрации, но и против казахской знати. Вяткин считал восстание Срыма антиколониальной борьбой против Российской империи. Спустя всего пару лет такое мнение признали ошибочным, а автору вменяли в вину идеализацию фигуры Срыма[1681].
Также второй премии удостоили труд М. В. Нечкиной «Грибоедов и декабристы» (М., 1947). В нем доказывалось, что автор знаменитого «Горя от ума» был тесно связан с декабристскими кругами, даже являлся участником этого движения. Это сильно повлияло на идейную сторону комедии, ее антицаристскую направленность.
Несколько необычно, но в то же время вполне закономерно в контексте идеологических реалий, в ряду лауреатов выглядела книга по истории русской техники. Научно-популярная монография В. В. Данилевского «Русская техника» (Л., 1947) охватывала период с древнейших времен до конца XIX в. Эту книгу надо признать классическим образцом расцветавшего в то время жанра, иронично названного «Россия — родина слонов». Автор всячески стремился показать, что на территории Руси раньше, чем в других странах Европы, перешли от каменных орудий к металлическим. Вся русская история — время поступательного и динамичного развития техники. Более того, иностранные специалисты, оказавшиеся в России, ничего нового не привносили, а только воровали открытия русских и мешали развитию местного производства. Естественно, что такая книга прекрасно отражала идеологию советского патриотизма и борьбы с «иностранщиной». Это официально ставилось автору в заслугу: «…Убедительно показал великую и ведущую роль русских людей в развитии мировой техники, доказал их приоритет в важнейших мировых открытиях»[1682].
1948–1949 гг. ознаменовались кампаниями борьбы с «буржуазным объективизмом» и «безродным космополитизмом». От историков все явственнее требовались ультрапатриотическое описание отечественной истории, подчеркивание роли русской культуры в мире. В передовой статье, посвященной Сталинской премии за 1948 г., прямо об этом писалось: «Они [ученые. — В. Т.] все воспитаны в духе глубокого понимания своего патриотического долга перед Родиной. Буржуазный анархо-индивидуализм так же враждебен и чужд передовой советской интеллигенции, как и презренное низкопоклонство перед растленной буржуазной культурой, как и буржуазный космополитизм — это отравляющее оружие мировой реакции»[1683].
В исторической науке велась борьба с мелкотемьем, требовались концептуальные работы, решающие узловые проблемы отечественной и мировой истории. Фактически в послевоенное время шло окончательное складывание целостной концепции мировой истории, которая должна была быть противопоставлена трудам «буржуазных» исследователей. Советские историки не замедлили откликнуться на идеологический призыв.
В 1949 г. первой премии удостоилась монография Б. А. Рыбакова «Ремесло Древней Руси» (М., 1948). Фундаментальная работа, посвященная изучению развития ремесла в средневековой Руси, сразу была признана классической. На нее поступило множество положительных рецензий. В идеологическом смысле книга также удовлетворяла полностью. Во-первых, она была посвящена истории производительных сил; во-вторых, в ней показывался высочайший уровень развития древнерусского ремесла и искусства; в-третьих, книга была пропитана антинорманистскими идеями, которые насаждались властью в послевоенное время. Последнее всячески подчеркивалось. Так, делая итоговые выводы, автор писал: «Возражая против взглядов норманистов, считавших древних германцев более культурными, чем славяне, мы должны сказать на основе многочисленных фактов, что культура волынян и приднепровских полян в первые века нашей эры не только вполне выдерживала сравнение с культурой наиболее передовых германских племен на Рейне, но и значительно превосходила ее наличием экспортного земледелия»[1684]. Поступательное развитие древнерусского ремесла было прервано татаро-монгольским нашествием. Рыбаков, следуя постулату о синхронности развития Руси и Европы, отказывался видеть специфику древнерусских городов и ремесленных центров, он утверждал: «Перед русским ремеслом в XIII в. открылись широкие горизонты: неуклонно развивается техника производства, крепнут связи с рынком, ширится участие ремесленников в делах города, в борьбе за самоуправление. Города Франции и Северной Италии XIII–XIV вв. дают нам представление о том, чем должны были стать ремесленные города Руси, если бы не нашествие татар»[1685]. Книга Рыбакова вскоре стала одним из фундаментов официальной исторической концепции, встав в один ряд с «Киевской Русью» Б. Д. Грекова.
Именно книга Рыбакова удостоилась особой похвалы от министра высшего образования СССР С. Кафтанова: «В своей работе Б. А. Рыбаков убедительно доказывает, что древняя Русь была одной из культурнейших стран своего времени, что изделия русских городских мастеров экспортировались в Западную Европу… выход в свет работы Б. А. Рыбакова свидетельствует о большом творческом успехе советской исторической науки»[1686].
В этом году первую премию присудили и С. П. Толстову за труд «Древний Хорезм» (1948). Работа являлась итогом многолетней деятельности Хорезмской экспедиции, рукопись книги была защищена С. П. Толстовым в качестве докторской диссертации в 1942 г., затем доработана и вышла отдельной книгой. Монография могла получить премию еще в 1948 г.: Комитет предлагал наградить книгу первой премией, но Молотов поставил резолюцию: «На 1949 г.». Правда, тот же Молотов компенсировал свое решение в следующем году. Комиссия предлагала присудить вторую премию, но он настоял на первой[1687]. По свидетельству Л. С. Клейна, Сталин читал книгу Толстова, даже рекомендовал ее строителям Большого Туркменского канала, чтобы те учли древние методы ирригации[1688].
В самом начале книги автор показывает себя последовательным сторонником концепции В. В. Струве о рабовладельческом характере древневосточного общества: «Автор настоящей работы вынужден был убедиться, что существовавшая в литературе трактовка социально-экономического строя домусульманского периода как сложившегося феодального строя — не верна и в сущности ни на чем не основана. Напротив, письменные источники с несомненностью сигнализировали наличие многих черт, свойственных рабовладельческому строю»[1689]. С его точки зрения, и древний Хорезм — это рабовладельческое общество. Соблюдя чистоту формационной теории в том виде, в котором она была одобрена властью, историк продолжил свои рассуждения тем, что стремился показать политическое и военное могущество Хорезма, называя его «плацдармом борьбы за независимость среднеазиатских народов»[1690]. Но, очевидно, особенно членам комиссии пришлись по вкусу рассуждения Толстова о единой исторической
