Книга Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165

Тысячу раз возвращался к этому мгновению, точно так же, как возвращался к смерти отца. Только на этот раз убеждал себя не в том, что он не хотел убивать, а в том, что Рами жив. Он на самом деле видел, как Рами умер? Или только слышал выстрел, видел кровь и падение? Может, Рами еще дышал, а в его глазах осталась жизнь? Это казалось таким несправедливым. Нет, казалось невозможным, что Рами так внезапно покинул этот мир, что был таким полным жизни еще мгновение назад и таким неподвижным после. Казалось, Рамиз Рафи Мирза не может замолчать от такой маленькой пули, это противоречило законам физики.

И, конечно же, Летти не могла целиться ему в сердце. Это тоже невозможно. Она любила его, любила почти как Робин, она ведь даже призналась в этом, и если это правда, то как она могла хладнокровно выстрелить, глядя Рами в глаза?

А значит, Рами еще жив, несмотря ни на что, наверняка выполз из разгромленной Старой библиотеки и где-то прячется, его еще можно спасти, если найти вовремя, вылечить рану. Маловероятно, но вдруг, но вдруг…

Быть может, когда Робин отсюда выберется и они снова встретятся, то вместе посмеются надо всем этим до боли в ребрах.

Он надеялся. Пока надежда сама не превратилась в своего рода пытку. Надеяться – значит желать, и Робин каждой клеточкой своего существа хотел оказаться в мире, которого больше не существовало. Он надеялся, пока ему не начало казаться, что он сходит с ума, пока он не стал слышать обрывки своих мыслей, как будто они доносятся откуда-то извне – тихие, хрипловатые слова, отражающиеся эхом от камня.

«Я хотел бы…»

«Я сожалею…»

А затем поток признаний, ему не принадлежащих:

«Я должен был любить ее сильнее».

«Мне не стоило брать тот нож».

И это была не игра воображения. Он поднял раскалывающуюся от боли голову. Щека была липкой от крови и слез. Робин потрясенно огляделся. Камни говорили, шептали тысячи признаний, начало следующего наслаивалось на конец предыдущего, и оставались лишь мимолетные фразы:

«Если бы только…»

«Это несправедливо…»

«Я это заслужил…»

И все же среди всего этого отчаяния:

«Я надеюсь…»

«Я надеюсь…»

«Я надеюсь, вопреки всякой надежде…»

Поморщившись, он встал, прижался лицом к камню и стал осматривать стену, пока не обнаружил блеск серебра. На пластине была выгравирована цепочка из перевода с греческого на латынь, а потом на английский. Греческое «эпитафион» означало «похоронная речь» – нечто произнесенное, то, что можно услышать; латинское epitaphium аналогично относилось к надгробной речи. И только современное английское слово «эпитафия» обозначало нечто написанное и безмолвное. Искаженный перевод подарил голос написанному. Робин был окружен исповедями мертвых.

Он сел и накрыл голову руками.

Какая кошмарная пытка. Какой гений это придумал? Цель, несомненно, заключалась в том, чтобы окунуть его в отчаяние всех бедолаг, когда-либо томящихся здесь, наполнить такой непостижимой печалью, чтобы он отдал что угодно, выдал кого угодно, лишь бы это прекратить.

Но эти нашептывания ничего не меняли. Они не омрачали его мысли, а лишь вторили им. Рами погиб, «Гермес» уничтожен. Жизнь стала бессмысленной. Будущее выглядело лишь бескрайней чернотой, и хоть каплю надежды давало только обещание, что когда-нибудь все это закончится.

Дверь открылась. Робин встрепенулся, вздрогнув от скрипа дверных петель. Вошел грациозный молодой человек со светлыми, собранными в узел на затылке волосами.

– Здравствуйте, Робин Свифт, – сказал он. Голос звучал мягко и музыкально. – Вы меня помните?

«Конечно нет», – чуть было не сказал Робин, но тут человек подошел ближе, и слова замерли у Робина на языке. Те же черты лица, что и на фризе в часовне Университетского колледжа: тот же прямой аристократический нос и умные, глубоко посаженные глаза. Робин видел это лицо всего один раз, более трех лет назад, в столовой профессора Ловелла. Он никогда не смог бы его забыть.

– Ты Стерлинг. – Гениальный, знаменитый Стерлинг Джонс, племянник сэра Уильяма Джонса, величайшего переводчика своего времени. Его появление здесь было настолько неожиданным, что на мгновение Робин растерялся и просто глупо заморгал. – Почему…

– Почему я здесь? – засмеялся Стерлинг. Даже его смех был полон изящества. – Я не мог такое пропустить. Ведь поймали младшего брата Гриффина Ловелла.

Стерлинг втащил в камеру два стула и сел напротив Робина, положив ногу на ногу. Он расправил сюртук и посмотрел на Робина.

– Бог ты мой, да вы и впрямь похожи. Хотя ты выглядишь попроще. Гриффин вечно такой взъерошенный и ухмыляется. Похож на мокрого пса. – Он положил руки на колени и подался вперед. – Так ты убил собственного отца, да? А с виду не похож на убийцу.

– А ты не похож на полицейского, – ответил Робин.

Но пока он произносил эти слова, ложная мысленная конструкция, разделение на ученых и клинки империи, распалась. Он вспомнил слова Гриффина. Вспомнил отцовские письма. Работорговцы и солдаты. Готовые убийцы, все они.

– Ты так похож на брата. – Стерлинг покачал головой. – Как там говорят на китайском? Барсуки из одной норы или шакалы из одной стаи? Наглость, дерзость и невыносимое самодовольство. – Он скрестил руки на груди и откинулся назад, изучая Робина. – Помоги мне понять. Я никогда не мог разобраться в Гриффине. Почему? У тебя есть все, чего только можно пожелать. Тебе не пришлось бы работать ни дня в своей жизни – во всяком случае, по-настоящему; научная работа не считается. Ты купаешься в богатстве.

– А мои соотечественники – нет.

– Но они не твои соотечественники! – воскликнул Стерлинг. – Ты – исключение. Везунчик, выбился из грязи. Или ты и впрямь считаешь, что у тебя больше общего с нищими глупцами из Кантона, чем с коллегами из Оксфорда?

– Да, – ответил Робин. – Ваша страна каждый день напоминает мне об этом.

– Так вот в чем дело? Англичане не были к тебе добры?

Робин не видел смысла дальше спорить. Глупо было в это играть. Стерлинг Джонс был таким же, как Летти, разве что не пытался изображать сочувствие и дружеское участие. Они оба считали, что дело в личном благосостоянии, а не в систематическом угнетении, ни один не мог посмотреть на мир с точки зрения людей, которые выглядят и говорят не так, как они.

Стерлинг вздохнул.

– Ой, только не говори, что тебе пришла в голову дурацкая мысль, будто империя – зло.

– Ты сам знаешь, насколько ужасно она поступает, – устало сказал Робин. Хватит уже эвфемизмов, он просто не мог поверить, что умные люди вроде Стерлинга Джонса, профессора Ловелла и мистера Бейлиса на самом деле верят в эти нелепые оправдания.

Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 165