Аж глаза закрыл, так его вставило. Нелюдь поганый! И улыбается ещё, будто что нормальное съел, вот улыбка-то мерзкая у мужика!
— Ты прекрасна, неизвестная грязнуля, — сообщил он. — А будешь ещё прекраснее, вот увидишь.
Лизавета уже ощущала себя словно раздетой перед ним, в защите-то было сподручнее. И главное, она не могла ничего, решительно ничего. Только продолжать говорить гадости, тянуть время и надеяться на чудо.
— А тебе уже ничего не поможет. Я не спрашивала про ваш здешний конец света, наверное, когда он придёт, праведники воссядут где-нибудь в хорошем месте, и будут на таких, как ты, сверху поплёвывать? Что ждёт тёмных тварей в конце времён, скажи? Не бывает так, чтобы они оставались на веки вечные.
— Ещё и богослов, надо же. Прямо кладезь достоинств. Может, тебя и правда помыть? У меня, конечно, припасена хорошая свежая девка, но может быть, ты тоже окажешься ничего себе?
Он приблизился, наклонился к её креслу и поцеловал её.
Лизавету замутило. Её потянуло в чёрный водоворот, она перестала различать где верх, где низ. В ушибленном виске и разбитом колене запульсировала боль.
Тогда она собралась в кучку и укусила его. Впервые в жизни укусила мужика во время поцелуя. Не в шутку, не ласково, а вот прямо зубами и жёстко.
Он отпрянул, она повернула голову и сплюнула. Ну и противный же он, даже если без всех этих спецэффектов!
— Тьфу, гадость, — и посмотреть ему в глаза. — Ты — тьфу и гадость, понял? И на вид, и на вкус. И не воображай, что с тобой по доброй воле пойдёт хоть одна женщина.
— А мне не важно, по доброй воле или ещё как, — он снова подошёл и наклонился близко-близко, его ужасные глаза смотрели в упор и затапливали Лизавету тьмой. — Главное — что по моей воле, поняла? И твоя жизнь сейчас в моих руках, понимаешь?
Лизавета вздохнула. Чего тут понимать-то, ясно всё.
— Если и так, то что?
Он взял её за горло, там, где кончики пальцев коснулись кожи, стало больно. Боль, сначала лёгкая, фоновая, становилась всё заметнее.
— Подохнешь здесь, вот что.
— Знаешь, — прошептала Лизавета, — а мне нечего терять, — ну то есть на самом деле есть, что, но ему об этом знать нехрен. — Дома семеро по лавкам не плачут, родители далеко, дочь ещё дальше. Сокровище мы нашли. И я сделала то, чего не делал никто и никогда. Тилечку спасут. Астальдо спасли. И самую прекрасную любовь в моей жизни я тоже встретила. А всё остальное, как говорится, опционально. Я знала, что сегодня могу умереть, ты не сказал мне ничего нового.
— Поговори ещё у меня, — он надавил сильнее, и боль накрыла с головой.
Лизавете показалось, что невероятная мощь корёжит и ломает её руки, ноги, позвоночник. Сил сопротивляться не было совсем, только обмякнуть на стуле. Глаза закрылись сами, но он ударил её по щеке.
— Смотри, дрянь! Не смей пока умирать, смотри!
Она каким-то невероятным усилием открыла глаза и увидела, как за его спиной по двери расплывается огненное пятно. Оно росло и ширилось, и выглядело самой прекрасной вещью на свете. Потому что это могла быть только подмога. Всех местных он насмерть зашугал, они не станут выносить дверь, чтобы против его воли войти в лабораторию.
Фалько появился из пламени, как феникс, и как божество, и как спаситель. Пьетро настолько увлёкся, что не видел ничего, и Лизавета улыбнулась.
— Смерть твоя пришла. Уродец. И я даже отгадала, как она выглядит, можно дать мне приз, — и торжествующе добавила: — Пошёлнах.
— Ты… — Пьетро оглянулся… и охренел.
А Фалько, не останавливаясь, что-то делал руками, и Пьетро отнесло от кресла с Лизаветой, и бросило на пол.
— Фалько, — прошептала она с улыбкой.
Великие правы — лучше умирать с именем любимого на устах, чем с грязными ругательствами.
Лизавета увидела золотой туман и чёрный вихрь. И провалилась в боль и беспамятство.
4.8 В центре урагана
Фалько ругал себя на чём свет стоит, но толку от этого не было никакого, толк будет, только если шевелиться. И если опять не опоздать.
Кто же знал, что Лизу нельзя было оставлять одну! И кто мог подумать, что туда за ней кто-то явится! И горько усмехнулся про себя — а должен был знать тот, кто бывал в центре урагана. И кто знает, что в таком месте можно относительно безболезненно пережить буйство стихии. Так и тут, самое безопасное место — за его спиной. Единственное безопасное место.
Он покосился на бегущую за ним Тилечку — всё правильно, за его спиной. Путь там и остаётся, пока.
Они шли по подвальному коридору, Фалько уже не помнил, куда он должен привести, всё же последний раз он был во дворце более тридцати лет назад. Впереди Руджеро и Джованни тащили пленника, последнего оставшегося в живых из тех, кто сторожил запертую Тилечку. Вся эта тайная служба выглядела как-то хлипенько — мальчишки расправлялись с ними на «раз», и даже без магии. А больше никто не появлялся, где вся прислуга-то? По воспоминаниям Фалько, дворец был полон всевозможных людей, всегда, в любое время года, в любой час суток. Сейчас же они шли как по выжженной пустыне. Или по дому, обитатели которого вымерли от эпидемии болотной лихорадки. Всё на месте, все вещи лежат, и даже пыль ещё не успела скопиться ни на коврах, ни на доспехах в углу. А живых нет…
Впрочем, попавшиеся им бойцы тайной службы чернотой не фонили. Ни один из них не был магом, и вся их вина была в том, что служили, кому не стоило, и делали на той службе такое, что приличным людям делать не следует. Так смотреть надо, к кому на службу идёшь, голова-то для чего дана? Ладно, будет кому разобраться с выжившими — разберётся. Если они тут ещё будут, эти выжившие.
Коридор привёл в тупик. В том тупике болтались ещё человек семь — судя по виду, из той же тайной службы. И эти уже различались — четверо обычных, рядовых, а вот ещё трое — уже интересно. Не маги, но как будто есть какая-то защита. То есть, не интересно ни капельки и придётся убить, но сначала надо у них кое-что узнать. Впрочем, первое — лаборатория.
— Приморозить тут, будут сопротивляться — убить, — махнул он рукой на местную стражу.
Пока мальчишки разбирались с охраной, Фалько оценил дверь. Хорошая дверь, могучая, и заперта изнутри качественно. Но, впрочем, он легко понял, как именно заперта. Без особой выдумки. Можно продавить одной силой, правда, той силы понадобится много.
Тем временем Антонио и Альдо заперли заклинанием в углу пятерых, а двое других — как раз из тех, кто немного фонил — лежали мёртвыми. Тилечка злобно швырнула в одного из запертых молнией.
— Он мне тряпкой рот затыкал, — сказала тихо, будто извинялась, и вытерла руки об платье.
— Этот? Трогал тебя? — сощурился Фалько.
— Когда они везли меня сюда от госпожи Костри, — прошептала девочка.
