5 ноября. 1-й час пополудни. Зимний дворец. . К великому князю-наследнику послан был с извещением граф Николай Александрович Зубов .
5 ноября. 2-й час пополудни. Гатчина. В тот самый день наследник кушал на гатчинской мельнице, в 5 верстах от дворца его. Пред обедом великий князь и великая княгиня рассказывали Плещееву, Кушелеву, графу Виельгорскому и камергеру Бибикову случившееся с ними тою ночью. Наследник чувствовал во сне, что некая невидимая и сверхъестественная сила возносила его к небу. Он часто от этого просыпался, потом засыпал и опять был разбужаем повторением того же самого сновидения; наконец, приметив, что великая княгиня не почивала, сообщил ей о своем сновидении и узнал, к взаимному их удивлению, что и она то же самое видела во сне и тем же самым несколько раз была разбужена .
5 ноября. 3-й час пополудни. Гатчина. По окончании обеденного стола, когда наследник со свитою возвращался в Гатчину, прискакал к нему навстречу один из его гусаров с донесением, что приехал в Гатчину шталмейстер граф Зубов с каким-то весьма важным известием . Наследник приказал скорее ехать и не мог никак вообразить себе истинной причины появления графа Зубова в Гатчине. По приезде наследника в Гатчинский дворец, граф Зубов был позван к нему в кабинет и объявил о случившемся с императрицею, рассказав все подробности. После сего наследник приказал наискорее запрячь лошадей в карету и, сев в оную с супругою, отправился в Петербург, а граф Зубов поскакал наперед в Софию для заготовления лошадей .
5 ноября. 4-й час пополудни. Петербург. Великий князь Александр Павлович был в слезах, и черты лица его представляли великое душевное волнение. Обняв меня несколько раз, он убедительно просил ехать к наследнику для скорейшего извещения, прибавив, что, хотя граф Николай Зубов и поехал в Гатчину, но я лучше от его имени могу рассказать о сем несчастном происшествии. – Доехав домой на извозчике, я велел запрячь маленькие сани в три лошади и чрез час прискакал в Софию.
5 ноября. 7-й час вечера. София, почтовая станция на половине пути из Петербурга в Гатчину. Тут первого увидел я графа Николая Зубова, который, возвращаясь из Гатчины, шумел с каким-то человеком, приказывая ему скорее выводить лошадей из конюшни. Хотя и вовсе не было до смеха, однако же тут я услышал нечто странное. Человек, который шумел с графом Зубовым, был пьяный заседатель. Когда граф Зубов, по старой привычке обходиться с гражданскими властями как с свиньями, кричал ему: – Лошадей, лошадей! Я тебя запрягу под императора! – тогда заседатель весьма манерно, пополам учтиво и грубо, отвечал:
– Ваше сиятельство, запрячь меня не диковинка, но какая польза? Ведь я не повезу, хоть до смерти изволите убить. Да что такое император? Если есть император в России, то дай Бог ему здравствовать; буде матери нашей не стало, то ему виват!
Пока граф Зубов шумел с заседателем, прискакал верхом конюшенный офицер, маиор Бычков, и едва он остановил свою лошадь, показались фонари экипажа в восемь лошадей, в котором ехал наследник. Когда карета остановилась и я, подошед к ней, стал говорить, то наследник, услышав мой голос, закричал:
– А! Ростопчин! Это ты!
За сим словом он вышел из кареты и стал разговаривать со мною, расспрашивая подробно о происшедшем. Разговор продолжался до того времени, как сказано, что все готово; садясь в карету, он сказал мне:
– Сделай мне приятное: следуй за мной; мы прибудем вместе.
Сев в сани с Бычковым, я поскакал за каретою. От Гатчины до Софии встретили наследника 5 или 6 курьеров, все с одним известием от великих князей, от графа Салтыкова и прочих .
5 ноября. 8-й час вечера. София – Петербург. Попались еще в встречу около 20 человек разных посланных. Не было ни одной души из тех, кои, действительно или мнительно имея какие-либо сношения с окружавшими наследника, не отправили бы нарочного в Гатчину с известием; между прочим, один из придворных поваров и рыбный подрядчик наняли курьера и послали. – Проехав Чесменский дворец, наследник вышел из кареты. Я привлек его внимание на красоту ночи. Она была самая тихая и светлая; холода было не более 3°; луна то показывалась из-за облаков, то опять за оные скрывалась. Стихии, как бы в ожидании великой перемены в свете, пребывали в молчании, и царствовала глубокая тишина. Говоря о погоде, я увидел, что наследник устремил взгляд свой на луну, и при полном ее сиянии мог я заметить, что глаза его наполнялись слезами и даже текли слезы по лицу. Я не мог воздержаться от повелительного движения и, забыв расстояние между ним и мною, схватя его за руку, сказал:
– Ах, государь, какая минута для Вас!» (Ростопчин. С. 158–164).
– Погоди, мой друг, погоди. Я прожил сорок два года. Бог уберег меня и, авось, даст мне ума и сил обустроить государство, для которого Он меня предназначил. Положимся на Его Благость.[125]
