– Они хотят убить в нас все каунианское, – промолвил Скарню.
Глаза трактирщика вспыхнули догадкой. Да, понять ему ума хватило.
– Я бы сам не догадался, – пробормотал он, – но пропади я пропадом, коли ты не прав. Чума на голову этим рыжикам!
– Чума и холера им на головы, – согласился Скарню.
– Чума и холера на головы всем рыжикам, – поддержала Меркеля, подходя. – Ну-ка, купи и мне пива и расскажи, за что поносим их на сей раз.
Понизить голос она и не подумала. Скарню с трактирщиком разом оглянулись в испуге, но, по счастью, никто из альгарвейцев не услышал. Скарню пересказал – едва слышным шепотом, – что натворили солдаты Мезенцио. Меркеля коротко кивнула.
– Пожри их силы преисподние! – прорычала она.
– Точно, – вставил Скарню и постарался переменить тему: – Ну как, купила что нужно?
Обычно подобные фокусы ему не удавались, но на сей раз свезло.
– Да, – ответила Меркеля, – даже дешевле, чем думала. В наше время каждый грош на счету. – Она снова помянула альгарвейцев недобрым словом, но уже не так яростно. – А ты что?
– А я с тобой только за компанию пошел, – ответил Скарню, – ну и чтобы отвертеться от работы.
«И чтобы ты не попала в беду», – добавил он про себя. Что же до работы, то отвертеться у нее у земледельца – даже случайного – получалось только в зимнее время.
Сейчас была зима. И все равно Меркеля укоризненно поцокала языком.
– Работа ждать не станет, – объявила она: то мог быть девиз всех крестьян Дерлавая. Она допила пиво и повисла у Скарню на руке. На мгновение ему показалось, что из чистого собственничества, пока хозяйка хутора не объявила: – Пошли-пошли. Больше поспеешь сделать до конца дня – меньше на завтра останется.
Говорила она совершенно серьезно. Как всегда. Скарню хотел было фыркнуть, но побоялся. Покорный, как любой подкаблучник, он позволил Меркеле выволочь его из-за стойки, протащить через всю Павилосту и направить по дороге к дому. Мысленно он все еще хихикал, но старался этого не выказать.
Как большая часть городов, Павилоста выросла на источнике природной магии, который позволял местным чародеям творить волшбу, не прибегая к кровавым жертвам. Источник, однако, был маленький и тощий, отчего Павилоста и осталась большой деревней. А еще одной причиной ее убогого состояния явилось то, что становая жила, соединявшая крупные источники силы, миновала ее.
Жила пересекала дорогу от городка на хутор Меркели. Обычно Скарню переходил ее, даже не заметив. Альгарвейцы, как валмиерцы до этого, вырубали подлесок вдоль жилы, но зимой новая поросль не появлялась.
Сегодня, однако, капитану и Меркеле пришлось дожидаться, покуда вдоль по жиле не проскользит мимо караван: на юго-восток, к Приекуле и дальше, к берегам Валмиерского пролива. Меркеля внимательно уставилась на плывущие мимо теплушки.
– Почему у них окна фанерой забиты? – вдруг спросила она.
– Не знаю, – пробормотал Скарню. – Никогда ничего похожего не видел.
Но когда караван прошел, в хрустком студеном воздухе осталась висеть вонь, что напомнила капитану об окопах: вонь немытых тел и засохших испражнений – но еще сильней, еще омерзительней.
– Может, это состав с заключенными, – предположил он.
– Может быть. – Меркеля глянула вслед эшелону. – Если там едут пленники альгарвейцев… надеюсь, они смогут бежать.
Скарню проводил состав взглядом и, пораздумав, кивнул.
Покидая Громхеорт, Эалстан полагал отчего-то, что, стоит ему прийти в Ойнгестун, и все будет прекрасно. В конце концов, там жила Ванаи. Если бы он не влюбился в нее, то не подрался бы с двоюродным братом и не вынужден был бы сбежать из города. Влюбиться в каунианку для фортвежца было бы нелегко даже в мирное время. А уж когда державой правят рыжики…
«Интересно, убил я Сидрока?» – спросил юноша себя уже в сотый, если не в тысячный раз. Рано или поздно он свяжется с родными. Леофсиг или отец найдут способ передать весточку. Послать письмо в Громхеорт Эалстан не осмеливался: этим он выдал бы местной жандармерии, а то и альгарвейцам, где находится.
Конечно, если Сидрок остался жив и в здравом рассудке после того, как ударился головой сначала о кулак Эалстана, а потом о стену, он и сам мог бы догадаться, куда подевался его двоюродный брат. И если Сидрок жив… если он в своем уме… они с дядей Хенгистом непременно побегут с доносом к альгарвейцам. Вон тот жандарм, проходящий улицей Жестянщиков, может быть, уже получил листок с именем и описанием Эалстана. Вот выхватит сейчас жезл, прицелится: пошли со мной, а то хуже будет!
Ничего подобного, конечно, не случилось. Жандарм прошел мимо так спокойно, словно предки Эалстана проживали в Ойнгестуне не одно поколение. Фортвежцы, чьи предки и впрямь жили в городке веками, знали, конечно, как ошибается альгарвеец, но увидеть на здешних улицах незнакомое лицо было ныне меньшим чудом, нежели в довоенные времена, прежде чем страну взбаламутило, как суп в котелке над очагом.
Эалстан прошел по улице Жестянщиков из конца в конец, как делал это всякий раз с того дня, как пришел в Ойнгестун. Ванаи жила в одном из домов на этой улице. Эалстан сам писал ей сюда. Вот только ему не пришло в голову спросить, в каком именно доме. А выглядели они все совершенно одинаковыми: к улице обращены были только стены – одни беленые, другие крашеные неярко – с прорубленными дверями и одним-двумя крохотными окошечками. Фортвежские дома так обычно и строились, обращенные к внутреннему дворику и скрывающие от мира свое богатство.
Юноша раздраженно пнул булыжник. Расспрашивать о Ванаи он не осмеливался. Этим он мог бы втянуть ее в свои неприятности – а ну как до рыжиков дойдет или до жандармов? И даже если бы он знал, в каком доме живет девушка, – она ведь там не одна, а с дедом. У Эалстана не было ни малейшего сомнения в том, что Бривибас будет столь же возмущен перспективой иметь в свойственниках фортвежца, как и любой фортвежец – перспективой заполучить в семью какого-то каунианина.
– Силы горние! – пробормотал Эалстан под нос. – Она что, из дому носу не кажет? Даже в окошко?
Сколько он мог судить, Ванаи не казала. А он не мог целыми днями прогуливаться по улице Жестянщиков, как бы ему того ни хотелось. Тогда его приметят и запомнят – а это последнее, что сейчас нужно было юноше.
– Надо удирать, – прошептал он себе. – Удрать куда-нибудь далеко-далеко, где обо мне никогда не слышали, и переждать, покуда все не успокоится.
Он уже повторял это себе не раз. Все было разумно. Здраво. Но последовать этой здравой мысли юноша не мог. Ванаи была где-то рядом. Ее присутствие тянуло его, как рудный камень притягивает железо.
Качая головой, юноша направился обратно на постоялый двор, где снимал скверную комнатенку над питейной. Выспаться ночью в пьяном галдеже было почти невозможно, но жаловаться было некому: на поздних кутилах содержатель зарабатывал куда больше, чем на трезвом Эалстане.
