Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
Злобушка гложет казачков. Не понимают они, зачем с ними вот так не по-людски обошлись. Потому и смотрят люто на ту сторону, а в глазах-то слезы стоят…
Помнит он: лето, тишина. Медленно и величаво несет свои желтые воды Амур. И вдруг эту тишину нарушила песня: «Ой ты, Галя, Галя молодая…». Это какой-то подгулявший казак на берегу решил прочистить глотку. Не допев до конца, помахал кому-то на той стороне кулаком и отчаянно прокричал: «Вы, большевики!.. Ну, сволочи, мы до вас доберемся!»
Там, конечно, его услыхали – река-то хорошо разносит звуки – и только посмеялись. А этот выматерился в отчаянном бессилии и ушел дальше горе горевать.
…Вот уже год Болохов томился в этом захолустье, потихоньку привыкая к одиночеству. Известий из Харбина никаких, если не считать казенных распоряжений, что приходили из Управления пограничной охраны. Да ему это было и неинтересно. И только иногда ему вдруг привиделась Лиза. Тоненькая, милая, с ясными глазами и ангельской улыбкой. Как она там, что с ней?.. Наверное, уже вышла замуж. От поклонников-то у нее отбоя и раньше не было. Интересно, она хоть иногда вспоминает о нем? Скорее всего, нет. Ведь в последнюю их встречу она ясно дала ему понять, что разочаровалась в нем. Но в чем его вина? Только в том, что он выполнял свой долг?..
И все этот Карсавин… Так хорошо без него было, но вот появился он, и пошло-поехало. Слава Богу, теперь он больше никому не сделает зла… Впрочем, от этого не легче. Ведь Борис многим успел навредить, так что недобрая память о нем еще долго будет жечь людские сердца. Вот и Болохов страдает только благодаря ему. Если бы не тот – да они б уже давно были с Лизой в Москве. Он бы и ее родителей уговорил вернуться на родину. «Да поймите же вы – это ваш шанс… – сказал бы он им. – Ну, кто вы здесь? Бесправные люди, а там вы станете полноправными гражданами своей родной страны. Владимир Иванович, вы крупный специалист в своем деле, – обратился бы он к главе семейства. – Я помогу вам найти хорошую работу. А Лиза окончит университет в Москве и тоже найдет себя в этой жизни. А тут у вас нет будущего!»
Вот и сегодня он думал о Лизе. И такая тоска обуяла его, что он не смог больше находиться дома. Пошел на конюшню – благо она была в двух шагах от его избы, – оседлал жеребца и оправился проверять дозоры.
Ночь. На дворе мороз лютый – железо рвет и птицу на лету бьет. Сквозь разорванные тучи иногда проглядывала луна, бледно освещая ледяное безмолвие Амура. На той стороне тускло мерцали редкие огни. Город спал. Ни звука, и лишь иногда вдруг вдали отчаянно лаял чей-то дворовый пес, заслышав чужие шаги.
Здесь, на маньчжурском берегу, тоже тихо, как в могиле. Даже собаки не брешут, забившись под хозяйские сени. Болохов любил такие часы, когда он был один на один со всей Вселенной. Ощущение полной свободы придавало ему силы и делало его хотя бы на короткий миг счастливым. В такие минуты хотелось думать только о хорошем. О доме, о маме, о друзьях детства, о Лизе… О всех дорогих и близких ему людях, с кем его разлучила судьба. Это было ни с чем не сравнимое состояние нирваны. На землю его всякий раз возвращал Абрек. Конек был молодой и резвый и не любил подолгу стоять на одном месте. Вот и на этот раз, не дав хозяину до конца проникнуться философией тишины, он нетерпеливо замотал головой и начал бить копытом мерзлую землю.
«Что ж, надо ехать проверять дозоры», – подумал Болохов. Глянув напоследок в сторону родного берега, он дал шпоры коню и поскакал прочь.
Неожиданно из «гнилого угла» налетел холодный сырой ветер, который принес с собой струпья снега. Началась метель. Закрутило все вокруг, закружило. Запылало лицо ездока, иссеченное ледяной крупкой. Тут же повсюду легли белые февральские замети.
«В такую пору и разъезда не заметишь», – подумал Болохов, закрываясь башлыком. Он снова пришпорил коня. Тот что есть мочи помчал его навстречу ветру, отчаянно ловя ноздрей ледяные снежные заряды. Вот он, миг счастья! – радовался Александр. – Так бы вот всегда, всю бы жизнь мчаться и не останавливаться, забыв про все беды на свете. Но куда там! Завтра все повторится сначала. Плац. Конный строй. И эта вечно опухшая от пьянства морда есаула Храпова, который начнет всуе распекать казаков, а те будут равнодушно смотреть на него своими пустыми глазами и думать о своем. У кого-то крыша в хате прохудилась, кому-то дров из лесу нужно привезти, женатые же думали о том, чем детишек кормить, коли дома конь не валялся… Потом будет развод, и те, кому выпадет идти в дозор, прямиком отправятся на границу. Остальные займутся лошадьми или станут рубить дрова для казенной печи. Зданьице-то пограничной стражи небольшое, в один этаж, но чтобы натопить его, требуется много усилий.
Но это все мелочи по сравнению с тем, какие чувства испытывал Болохов, встречая на улице своего старого знакомого господина Миязаки. Тот его конечно же узнал, несмотря на то, что он был в форме. Однажды через своего человека даже встречу ему назначил, но Болохов не пришел. Тогда на него посыпались угрозы. И на это Александр не отреагировал, только в следующий раз, когда Миязаки попытался вновь назначить ему встречу, он через его порученца послал японца к чертовой матери. Так и передайте, говорит, своему шефу, чтобы он больше меня не беспокоил. Иначе, мол, я за себя не ручаюсь…
После этого Миязаки больше не преследовал его, потому что ему нужно было спасать свою шкуру. В феврале 1932 года китайский генерал Ма Чжаньшань, командовавший в Маньчжурии войсками приграничного округа, в ответ на интервенцию Японии выступил с армией против оккупантов и пошел на Харбин, после чего повсюду на севере Китая началось стихийное преследование японцев. Миязаки и его помощникам ничего не оставалось, как бежать в Благовещенск и укрыться в японском консульстве.
…Долго Болохов блуждал в ночи, с трудом отыскивая в снежных вихрях дорогу. И вот ветер утих, а с ним прекратился и снег. Небо просветлело, оголив на сотни верст белую безбрежную пустоту. Снова замерцал огнями русский берег. Вот он, протяни только руку… Кругом сувоины – снежные сугробы с задулинами и застругами. Тяжело идти Абреку, притомился он.
– Что, вернемся домой? – спросил его Болохов.
Тот легонько заржал – будто бы понял его и обрадовался.
И вот уже конь мчит его по белой бескрайней равнине, выбивая из-под копыт тяжелые снежные искры. Неожиданно в серебряном свете луны над ними возникло небольшое прозрачное облако, чем-то смахивавшее на ангелочка. Ангел в небе! – удивился Болохов. – Ты откуда, родимый? Небось с той стороны? Ну так расскажи, как там у нас?..
Но тут снова подул ветер, метнув в Болохова горсть снега, и ангел растаял на глазах. А с ним скрылись за белой пеленой и очертания родного берега. Будто бы и не было сказки…
Эпилог
Был поздний вечер. Отужинав, Болохов пристроился за кухонным столиком и принялся записывать что-то в дневник, который он, скуки ради, а быть может, по душевному зову, начал вести еще в Лахасусу. По сути, это даже был не дневник, а средоточие его сокровенных мыслей. А главное, это был способ общения его с миром, потому как рядом с ним больше не было никого, с кем бы он мог вести откровенные разговоры. А здесь он был волен говорить все, что заблагорассудится.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 125
