…За скупость слов. За клятвенную тяжестьИх, поднимаемых с глубин души.За щедрость глаз, которые как чаши,Как нежность, подносящая ковши.
За слабость рук. За мужество. За мнимостьНеотвратимостей отвергнутых. И заНеповторимую неповторимостьИгры без декламаторства и гримаС финалом, вдохновенным, как гроза.
Болохов тогда так и не успел спросить Несмелова, кто такая Анна, которой он посвятил эти стихи. Потому что в тот же день того увели на расстрел.
А вот Александру повезло больше. Его отправили в лагерь. Однако когда до окончания срока оставалось всего ничего, какой-то рьяный лагерный оперативник ради того, чтобы заработать благодарность начальства за бдительность, стал копаться в деле «бывшего белого эмигранта», который на поверку оказался беглым старшим оперуполномоченным ОГПУ. Снова возбудили дело. Болохова увезли в Москву, и 10 мая 1952 года состоялся суд. Военная коллегия Верховного суда РСФСР в составе трех генерал-майоров приговорила его к расстрелу с конфискацией имущества.
На многочисленные запросы Лизы, которая хотела узнать о судьбе мужа, ответов так и не последовало. И только в конце восьмидесятых ее сыну Михаилу удалось получить письмо и копию документа, из которого все стало ясно.
…Когда Болохову зачитали приговор, ни один мускул не дрогнул на его лице. Лишь в глазах его появилось что-то похожее на укор.
– Ничего, все вернется на круги своя, когда минует время жестоких страстей, – тихо произнес он, обращаясь к генералам.
Те недоуменно пожали плечами. Дескать, о чем это он?..
Постскриптум
В конце восьмидесятых прошлого столетия, когда я впервые попал в Харбин, это был уже совсем другой город. Повсюду одни только азиатские лица да китайские вывески. Не было уже ни улиц с русским названиями, ни площадей – вообще ничего, чтобы напоминало бы о том, что это был когда-то русский город. Разве что парк имени Сталина не сменил вывеску…
Не было уже и главной достопримечательности русского Харбина – Соборной площади со знаментым Свято-Николаевским собором в центре. Его сожгли хунвэйбины во время приснопамятной «кульурной революции», как они уничтожили и множество других русских православных храмов. К счастью, уцелел краснокирпичный собор Святой Софии, бывший также гордостью русских харбинцев. В то время он еще был действующим и настоятелем в нем был крещеный китаец. Приход к тому времени опустел. Православной молодежи в городе не осталось, а старики, составлявшие остатки русской эмиграции, были немощны и поэтому уже не в силах были посещать службу. Так и ушел русский Харбин в небытие, забрав с собой все свои тайны, все свои грехи и благодеяния. И порой, словно в память о прошлом, звучит с колокольни Святой Софии могучий бас истории, спугивая с площадей несметные голубиные стаи. И потом еще долго эти вещие птицы будут висеть в небе – будто б то души умерших на чужбине наших единородцев. Только что у них в глазах – радость, печаль или упрек? Пойди разбери…
Благовещенск – Харбин, 1996–2010
