– Нет, не единственный. Я пытаюсь найти второго.
– Да.
– Ваши слова окончательно испортили мне день, инспектор.
– Ни в коей мере. Я поверю, что он ушел по доброй воле, только через десять лет после того, как это действительно произойдет. – Фельдмаршал сжал виски руками и уставился в стол. – Прошу вас, скажите, что у вас есть еще какие-то новости, чтобы хоть немного подбодрить меня.
– У меня и в самом деле есть новости.
– Да. Дело в том, что Кларемонте ошибался, называя себя единственным оставшимся в Девятиземье богом. Оказывается, Адом жив.
47
Тамас покосился на двух охранников, дремлющих на крыльце дома: те тут же вскочили и вытянулись по стойке смирно. Они носили мундиры городской полиции и, судя по всему, узнали фельдмаршала.
– Вольно, – сказал он. – Я здесь как частное лицо.
Охранники переглянулись и, похоже, немного успокоились.
– Просто заехал посмотреть.
Спешившись, Тамас бросил поводья одному охраннику, а Олем – другому.
– Наверное, будет лучше, если вы никому не расскажете, что видели меня здесь.
– Да, сэр.
Тамас бесшумно проскользнул в парадную дверь и остановился в вестибюле, пропитанном зловещей тишиной. Олем вошел следом, фонарь в его руке отбрасывал глубокие тени на мраморный пол.
– Вы о чем-то задумались, сэр?
– Попробуй тут не задуматься. В прошлый раз, когда я побывал здесь, меня едва не убили. А ты ни о чем не задумался?
– Этот дом выглядит каким-то безвкусным.
– Он принадлежал Черлемунду, – объяснил Тамас. – Первосвященника больше интересовала роскошь, чем хороший вкус. По крайней мере, его дурацкий бюст больше не мозолит мне глаза.
– Вы сами разбили его, сэр.
– Ах да, правильно. Идем.
Они повернули направо, в большой коридор, по словам Адамата, ведущий к кухне. Подойдя ближе, Тамас отчетливо расслышал, как кто-то напевает себе под нос, и невольно прибавил шагу. Он знаком приказал Олему остаться в коридоре, а сам зашел в кухню.
В отличие от остальной части здания, здесь было тепло и светло. Ярко горели две духовые печи; и в ноздри фельдмаршала ворвались ароматы свежего хлеба, жареной баранины и тыквенного супа. Рот наполнился слюной, пальцы задрожали в предвкушении сытной еды.
Одна половина стола была расчищена от кухонных принадлежностей и сервирована серебряной посудой на двоих.
– Доброе утро, фельдмаршал.
Тамас был так потрясен видом Черлемунда в поварском фартуке и белом колпаке, что машинально потянулся к шпаге. С их последней встречи Первосвященник прибавил в весе не меньше двух стоунов. Тогда фельдмаршал ранил его в живот и взял под арест до принятия окончательного решения, как с ним поступить дальше. На располневшем лице Черлемунда сияла улыбка, которой Тамас никогда прежде за ним не замечал.
Он с усилием убрал руку с эфеса шпаги.
– Михали, это действительно вы?
– Михали умер. – Улыбка на лице повара дрогнула. – Как это ни печально. А я Адом в самом подлинном виде. – Он оглядел себя. – Ну хорошо, на самом деле я так никогда не выглядел. Должен признать, Черлемунд был намного красивей меня.
– Как это? – недоуменно спросил Тамас.
Адом подтянул лямки фартука и отряхнул его.
– Проходите, пообедайте со мной. Я слышу, как урчит у вас в животе, да и сам ничего не ел уже несколько часов.
В кухне не было стульев, и в любом случае стол оказался слишком высоким для Тамаса, так что он просто стоял напротив Адома, пока тот наливал ему миску тыквенного супа. Спустя несколько минут фельдмаршал попросил добавки, и Адом с радостью передал ему вторую порцию, а затем принес основное блюдо – тонко нарезанные куски баранины с хлебом.
– Ваш сын… – нарушил наконец тишину Адом.
Тамас на мгновение перестал жевать, забыв даже переспросить: «А что с моим сыном?»
– Когда он выстрелил в Кресимира, ответный удар чуть не погубил его. Любой другой на его месте умер бы мгновенно, но защита Ка-Поэль оказалась такой прочной, что устояла даже против ярости бога. Он был на краю гибели, и даже я не мог вернуть его к жизни. Но эта чудесная девушка… – Адом покачал головой. – Я никогда не видел, чтобы кто-то учился так быстро. Включая самого Кресимира.
– Но какое отношение это имеет к вам?
– Так я попал в это тело. Ка-Поэль поняла, что вывести Таниэля из комы можно только ценой чьей-то жизни. Она выбрала Черлемунда и удалила его личность, оставив лишь пустую оболочку.
– Это ужасно.
– Да, именно так. Я прожил сотни жизней за тысячи лет. Я знаю, насколько это ужасно.
– Но откуда вам это известно?
– Она сама мне рассказала, когда вы были в Кезе.
– Она же не умеет говорить!
– Зато прекрасно умеет передавать мысли. Как бы там ни было, когда Кресимир убил Михали, я перебрался в это тело. – Он довольно похлопал себя по животу. – Это был тяжелый переход. Обычно я занимал совершенно новую оболочку – младенца в материнском чреве, который иначе родился бы мертвым. Но и этот метод работает не хуже.
Еды на тарелке Тамаса почти не осталось. Он потянулся к блюду с бараниной, но Адом опередил его и сам положил фельдмаршалу несколько кусков.
– Почему вы так долго не возвращались?
Адом рассмеялся:
– Я ведь нахожусь в теле человека, которого ненавидит все Адро. Мне было неловко показаться в таком виде.
– Значит, все дело в Бруде? – догадался Тамас.
– Да, в Бруде. – Адом мгновенно посерьезнел.
– Вы знали, что он замешан в этом?
– Нет, до того самого момента, когда Кресимир убил меня. Это было словно вспышка в сознании, я вдруг узнал больше, чем был в состоянии постичь, находясь в прежнем теле. Именно тогда я и почувствовал чужое влияние. Это многое объясняло. Он хотел удержать Михали в лечебнице. С одной стороны, чтобы я всегда был на виду, а с другой – чтобы убрать со своей дороги.
Адом нахмурился.
– Чего он добивается? – спросил Тамас, подавшись всем телом вперед. – Он требует…
– Я знаю, что он требует, – махнул рукой Адом. – Я много думал об этом, но не могу с уверенностью сказать, говорил ли он правду.
