Успех окрылил Головина, и тот, позабыв, что проходом через болота он был обязан не своему таланту, а помощи казаков-проводников, вздумал отличиться в ночной вылазке из Полтавы восемнадцатого мая. Однако местные казаки были не только у Скоропадского, но и у Мазепы с Гордиенко, и Головин с четырехстами своими солдатами угодил во вражескую засаду. Две его роты легли под мушкетным огнем на месте, сорок солдат были взяты в плен, а самого бригадира запорожцы под улюлюканье и хохот, какой «жирный боров им сегодня попался», выволокли из болотных камышей на аркане.
Во второй половине мая для осажденных возникла новая угроза: подведя сапы и параллели почти к стенам Полтавы, шведы приступили к устройству минных галерей для подрыва крепостных укреплений. Однако гарнизону помог случай: шведский унтер-офицер, укравший ротные деньги и опасавшийся за это суда, сбежал в Полтаву и сообщил, в какие места под крепостной вал подложены мины. Это позволило гарнизону, совершив 26 и 27 мая вылазки, уничтожить подкопы, а порох из обезвреженных мин унести с собой.
Потерпев неудачу с минными галереями, шведы первого июня впервые с момента осады крепости произвели ее обстрел из орудий. Предпринятый после него штурм не принес успеха, хотя потери королевской армии только убитыми составили свыше 400 человек. В ответ осажденные 2 и 3 июня сделали свои вылазки, нанеся противнику новые потери и разрушив часть параллелей.
По приказу царя 27 мая к Полтаве со своими войсками прибыл фельдмаршал Шереметев. Расположившись лагерем в районе Крутого Берега, он велел строить из земли и фашинника переправы через болота, собираясь вести не столько оборонительные, сколько наступательные операции. Через два месяца со времени появления под Полтавой первого отряда шведских войск она стала местом сосредоточения главных сил шведской и русской армий.
Марыся вошла в сени, открыла дверь в свою комнатку, сделала шаг через порог. И замерла — за ее столом сидели Генеральный писарь Орлик с капитаном Фоком, а по бокам двери с внутренней ее стороны замерли по два сердюка с мушкетами в руках. Так вот почему не встречала ее в темных сенях, как обычно, исполнительная служанка, едва услышав хлопанье двери.
— Проходите, пани княгиня, — мягко прозвучал голос Орлика. — Извините, что пожаловали в гости без приглашения, но того требовало приведшее нас к вам дело.
— Пан Генеральный писарь, у меня не было и нет с вами никаких дел, — ответила Марыся, проходя от двери к кровати и усаживаясь на нее. — Наверное, вы попросту составили компанию господину дер Фоку, который действительно является моим другом.
— Пани княгиня, вы не только обворожительная, но и весьма умная женщина. Позвольте говорить с вами без дипломатических уловок и сразу сообщить, по какому делу мы с господином капитаном пришли. Или вы уже догадались об этом сами?
— Думаю, что господин дер Фок сдержал данное несколько дней назад мне и пану Войнаровскому обещание, — ответила Марыся. — Уезжая из лагеря, он сказал, что по возвращении нанесет первые визиты мне и пану Анджею. Как полагаю, именно это он сейчас и сделал.
— Совершенно верно, — проговорил Орлик. — Но помимо того, что господин капитан человек слова и выполняет обещания, для вашего посещения у него имеется еще одна весьма существенная причина.
— У господина дер Фока может быть сколько угодно причин для визита ко мне, пан Генеральный писарь. Но я не вижу повода, по которому вы вмешиваетесь в мои с ним личные дела.
Орлик горестно вздохнул, опустил голову.
— Я ждал этого каверзного вопроса и готов на него ответить. Поверьте, у меня столько собственных дел, что едва успеваю с ними справляться, и если я вынужден вмешиваться в ваши с господином капитаном дела, причина в том, что кое-какие из них, затрагивая интересы других лиц, перестали быть только вашими личными. Поэтому предлагаю следующее: ваши личные отношения с господином дер Фоком пусть останутся и дальше вашей тайной, а мне вы расскажете лишь то, что имеет отношение ко мне. Договорились?
— Конечно, — как можно беспечнее ответила Марыся.
Первоначальное замешательство, вызванное присутствием в ее комнате Орлика и Фока с вооруженными сердюками, прошло, Марыся взяла себя в руки и сейчас лихорадочно обдумывала, как лучше и безопасней вести ей разговор. Главное, необходимо скорее узнать, что привело к ней Орлика, и уже на основании этого решать, против каких обвинений и каким образом нужно строить свою защиту. Поэтому именно ей в первую очередь нежелательны «дипломатические уловки», о которых упомянул Орлик, а выгодна ситуация, при которой она будет определенно знать, откуда и какая ей грозит опасность.
— Поскольку мы с вами друзья, пани княгиня, признаюсь, что у Генерального писаря имеются важные дела помимо гетманской канцелярии, и порой они щекотливы и неприятны. Но ведь кто-то должен делать их для блага Украины, не так ли?
— Если вы хотели сказать, что Генеральный писарь Гетманщины выполняет заодно обязанности стража внутреннего спокойствия своей страны и обязан своевременно узнавать о происках ее внешних недругов, то да, — спокойно ответила Марыся.
— Одно из таких необходимых дел я недавно поручил господину капитану Фоку. Он с двумя казаками должны были доставить моему человеку порцию яда. В назначенное время господин капитан и казаки отправились в путь, и с этого момента начали происходить непонятные вещи. Вначале почти одновременно неизвестно отчего умерли здоровяки-казаки, никогда и ничем не хворавшие, затем остался в живых человек, которому был предназначен яд и получивший его смертельную дозу. Естественно, мне пришлось заняться поисками причин этих загадочных событий, и они привели меня к вам.
— А почему не к моей покойной прабабке? По-моему, к перечисленным вами событиям мы с ней имеем одинаковое отношение.
— Это лишь по-вашему, — улыбнулся Орлик. — Яд находился в перстне, а перстень был на руке господина капитана, который ни разу не снимал его и не позволял прикасаться к нему другим людям. Произошел лишь единственный случай, когда перстень мог побывать в чужих руках — в ночь перед отъездом капитан был пьян и не помнит, чем занимался человек, с которым он пил напоследок и при котором уснул. Этим человеком были вы, пани княгиня.
— Я действительно провожала господина дер Фока и пила с ним. Но какая связь между этим и последовавшими после отъезда господина капитана происшествиями?
— Самая прямая, однако для этого необходимо тщательно проследить за всей цепочкой событий, начиная от вашего прихода с паном Войнаровским к господину капитану перед его отъездом и кончая его возвращением в лагерь. Конечно, это непростое занятие, но... — Орлик снова вздохнул, соболезнующе развел руками. — Как понимаете, служба у меня такая, что во всех своих неудачах я должен разбираться самым тщательным образом.
Орлик словно подслушал мысли Марыси и по собственному почину принялся отвечать на интересующие ее вопросы. Принялся, но покуда не сказал главного — на чем покоится его утверждение, что пани Марыся имела отношение к гибели казаков-спутников Фока и неудавшейся попытке отравить гетмана Скоропадского. Домыслы Орлика и Фока — это одно, а неопровержимые доводы — совсем иное, и от того, чем располагал Генеральный писарь против нее — домыслами или вескими доказательствами, — зависела шаткость или надежность положения Марыси.
