Я прерываю его:
— Вы уверены, что человек, неожиданно ставший содержателем борделя, именно тот, кого вы ищете?
— Немец приезжает в Венецию из Швейцарии. Его прошлое сплошь покрыто мраком, у него есть определенное состояние, сколоченное, вероятнее всего, в северных портах. Он на равных, с глазу на глаз общается с местными книготорговцами и книгопечатниками. Он может сохранить трезвую голову в трудный час. И открывает лучший бордель в городе. Более того, он носит имя еретика, сожженного на моих глазах под стенами Антверпена, — Лодевика де Шалидекера, больше известного как Элои Пруйстинк.
Кровь бешено пульсирует у меня в венах. Глубокий вдох: надо расслабиться.
Я выдерживаю его взгляд.
— Как вы думаете, стоит продолжать это разговор?
Черные глаза резко контрастируют с белыми зубами, выставленными на всеобщее обе зрение.
— Все мы деловые люди и беженцы. Нам ни к чему условности.
— С этим я согласен. Тогда расскажите мне, кто вы.
Он комфортно устраивается на стуле, расслабившись, с сигарой в одной руке и рюмкой в другой.
— Мое бегство началось за двадцать лет до моего рождения, когда в 1492 году самые «католические короли» Арагона и Кастилии, Фердинанд и Изабелла, решили избавиться от своих огромных долгов у еврейских банкиров, натравив на них инквизицию. Мои предки тогда впервые были вынуждены спешно бежать, укрывшись в Португалии, где, по вполне понятным соображениям, обратились в христианскую веру, сохранив в неприкосновенности наше родовое имущество. Я родился в Лиссабоне в 1514 году, а моя тетя, Беатрис де Луна, на четыре года раньше меня. Мы были богаты и входили в число наиболее уважаемых семейств Португалии. Моя тетя, донна Беатрис, с которой вы вскоре познакомитесь, объединила свое состояние с состоянием банкира Франсис-ко Мендеса незадолго до начала тридцатого года. Через несколько лет история повторилась: португальские монархи, страшно ограниченные в средствах, спустили с цепи инквизицию и натравили ее на евреев, чтобы прибрать к рукам их собственность. Но мы были готовы, мы были готовы уже сорок лет: моя тетя овдовела и унаследовала состояние Мендеса как раз перед тем, как мы собирались навсегда покинуть Португалию. Шел 1536 год, когда мы переселились в Нижние Земли.
Пауза. Он пожимает плечами:
— Жоао Микеш, Жуан Микас, Жан Мише, Джованни Микес или Дзуан, Жуан, как меня зовут здесь. У моего имени столько же вариантов, сколько стран я исколесил. Для императора Карла V я был Эханом Микасом.
Напряжение понемногу развеивается, читающееся на лице откровенное выражение говорит о том, что он мне доверяет.
— Вы были императорским банкиром?
Он кивает:
— Да, но он не был столь щедр к нам, как к Фуггеру из Аугсбурга. Мы были вынуждены выдолбить себе крохотную нишу, буквально вырывая крохи у его жадных соотечественников, которые не терпели конкуренции. По прошествии некоторого времени сам император стал заглядываться на наше состояние и предложил выдать замуж мою кузину за своего родственника, благороднейшего Франциска Арагонского. Моя тетя, питавшая здоровое недоверие к матримониальным планам императора, отказалась. А следовательно, Его Сверхкатолическое Величество решил обвинить нас в скрытом исповедовании иудаизма, и инквизиция объявила нас лжехристианами. Великолепнейший пример лицемерия, вы не находите? Но деньги есть деньги, и инквизиция в Нижних Землях проявила особую заботу об интересах Карла и его друзей Фуггеров…
Он прерывается, ожидая, что я вставлю свое слово — я не вполне уверен, но это больше чем простой намек. Он еще до конца не понял, перед кем изливается, но гипотезы и предположения, должно быть, мучают его разум не меньше, чем мой.
Он продолжает:
— Мы знали, что Карл V не даст нам просто так покинуть его империю, поэтому разработали план. Притворившись любовниками, мы с кузиной Рейной бежали во Францию. Моя тетя, под предлогом поисков своей распутной дочери, отправилась вслед за нами. Я остановился на границе и, когда женщины оказались в безопасности, вернулся в Антверпен, чтобы помешать реквизировать семейную собственность. Мне удалось это лишь через два года, после изнурительнейших переговоров с Карлом и «пожертвования» инквизиторам целой горы золота. И вот, наконец, мы здесь.
Слуга бесшумно подходит к нему сзади и что-то шепчет на ухо.
Микеш поднимается:
— Стол накрыт. Вы не изменили своего намерения пообедать с нами?
Я в нерешительности смотрю ему прямо в глаза:
— Сегодня вы спасли мне жизнь. Вы ведь оказались там не случайно, правда?
Он улыбается:
— Одно из преимуществ большой семьи и состоит в том, что у тебя появляется множество дополнительных ушей и глаз. Но я надеюсь, вы научитесь ценить и все остальные наши качества.
* * *
— Когда началось ваше бегство?
Роскошная библиотека, длинная и узкая, инкрустированные деревянные шкафы, древние книги. У него за спиной на стене — он сидит за письменным столом — висит кривая мавританская сабля.
— Говорил же я вам: с тех пор, как священники и пророки стали относиться к моей жизни как к своей собственности. Я воевал вместе с Томасом Мюнцером и крестьянами против принцев. Участвовал в анабаптистском безумии Мюнстера. Вершил страшный божественный суд с Яном Батенбургом. Был компаньоном Элои Пруйстинка в общине Свободных Духом Антверпена. Вера каждый раз менялась, но враги по-прежнему оставались одни и те же, как и итог — поражение.
— Поражение, которое позволило вам сколотить определенное состояние. Как вы умудрились этого достичь?
— Обманув Фуггера, обыграв его с помощью его же собственного оружия и заплатив цену, которую бы мне не хотелось платить. Элои подобрал меня, когда я был мертв. Он подарил мне жизнь, новые возможности, любимых людей. И вернул древний инстинкт сражаться, но с новыми целями, новым оружием. Он действовал, пока на нас неожиданно не обрушилась инквизиция. Как ни смешно, мы ждали преследования полиции, а нас настигли священники.
Он прерывает меня:
— А вас это удивляет? Хотя бы из нашей истории вам следовало извлечь кое-какие уроки по этому поводу. Я всегда считал дело об обмане Фуггера легендой, в Антверпене ходили слухи, но это казалось попросту невозможным. И на сколько вы его нагрели?
— На триста тысяч флоринов. Благодаря фальшивым векселям.
Его лицо так и светится от удовольствия, он свистит.
— И вы действительно рассчитывали, что Антон Шакал будет спокойно смотреть на все это? Я склонен предположить, что именно он натравил на вас воронов из «Святой службы». В Нижних Землях даже инквизиция — филиал дома Фуггеров, и, несомненно, Антон скорее постарался бы убедить, чтобы вас выставили как еретиков, чем признался в том, что его надули. Мне кажется чудом, что вы до сих пор живы.
Я продолжаю размышлять: простые и искренние заверения Микеша практически не оставляют сомнений.
