и коммунизм – искусственное порождение ума людей, не знающих или не желающих знать человеческую природу.
Частная собственность представляется им необходимым условием экономического прогресса, который немыслим без личной инициативы. Напротив, общественная собственность, которая имеет при капитализме «естественную сферу» (собственность государства на определенные виды средств производства) должна быть строго ограничена. В противном случае, пишет Антонович, «общая собственность превращается в коммунизм, в систему, отрицающую всякую собственность и превращающую свободного производителя в раба, не имеющего никаких прав на результаты своего труда и легко превращающегося в паразита, в потребителя продуктов, созданных другими… Коммунизм как распространение общей собственности на чуждую ей сферу, представляет собой такое же нормальное явление, каковым было бы, например, употребление мер длины там, где употребляется только мера веса. Пуд никогда не может заменить собой аршина, как и наоборот. Точно так же общая собственность никогда не может заменить собой личной, та и другая имеют свое самобытное значение, и поглощение одной из них другою – ненормальное явление»[356].
Эти мысли не лишены интереса в свете нынешних дискуссий о многообразии форм собственности в нашем обществе. По крайней мере одна из них заслуживает особого внимания: общественная собственность не должна распространяться, да еще насильственным путем, на чуждые ей сферы.
Советская историография экономической мысли почти полностью игнорировала киевскую школу и ее представителей, за исключением, может быть, Вернадского. Объяснялось это неприятием школой марксизма и социализма. Теперь становится ясно, что анализ и непредвзятая критика трудов киевской школы по политической экономии могли бы внести полезный вклад в историю отечественной экономической теории.
19.11. Нобые Веяния В экономической теории
Девятый номер литературного московского журнала «Вестник Европы» за 1878 г. открывается статьей Л. Слонимского «Забытые экономисты Тюнен и Курно. К характеристике новейшей политической экономии». Немного странно видеть имена далеких от русской жизни экономистов-математиков на первой странице журнала, в котором в эти годы печатались Тургенев, Гончаров, Островский, А. К. Толстой… Но таковы были тогда русские толстые журналы. Воскрешение этих имен отражало интерес русской публики к новым идеям западноевропейской науки.
Правда, статья Слонимского несколько отставала от жизни. К этому времени уже появились труды ряда западных экономистов, по отношению к которым Тюнен и Курно, а также упоминавшийся выше Госсен были предшественниками. В начале 70-х гг. почти одновременно были опубликованы работы экономистов, считающихся создателями нового направления, – К. Менгера, У. С. Джевонса, Л. Вальраса. Эти имена Слонимский, однако, не упоминает.
Новые течения в теории возникали на обломках классической (рикардианской) политической экономии. Их теперь принято объединять такими понятиями, как неоклассическое направление, субъективная школа, маржинализм. Каждое из этих понятий отражает определенный аспект новой на тот период времени экономической науки: первое – принципы саморегулиру-емости экономики, отсутствие «трения» в экономических моделях; второе – субъективно-психологический, внесоциальный подход к явлениям хозяйственной жизни; третье – применение метода малых приращений и функциональных зависимостей экономических переменных. Важной стороной новых веяний было внедрение в экономический анализ математических методов.
Неоклассическое направление уводило экономическую науку от острых социальных вопросов, утверждало приемлемость своих методов анализа для любого общественного устройства. С другой стороны, его развитие диктовалось объективными потребностями капиталистической экономики и было новой ступенью познания действительности. Речь шла о разработке закономерностей оптимального функционирования хозяйственных единиц при свободной конкуренции, условий равновесия экономических систем.
Новые течения в западной экономической науке не сразу были замечены в России. Причину здесь следует видеть в незрелости русского капитализма, в силу чего экономическая мысль не обращала внимания на это направление. А. И. Чупров в своем курсе истории политической экономии (1892 г.) об этих течениях даже не упоминает. Формализм и асоциальность западного неоклассического направления не могли привлечь русских ученых либерально-народнического толка.
Но в 80-х гг. уже нарождалось новое поколение русских экономистов, которое испытывало жадный интерес к «последнему слову» западной науки. В неоклассическом направлении их привлекала претензия на математическую точность, особую логичность. Вместе с тем на умы многих из этих ученых сильное воздействие оказывал марксизм. Результатом двустороннего влияния явились поиски примирения и сочетания неоклассических и марксистских идей в политической экономии.
Наиболее характерны в этом отношении труды М. И. Туган-Барановского, который на протяжении короткого периода в 90-х гг. считался одним из лидеров так называемого легального марксизма. Вероятно, было бы точнее назвать Туган-Барановского ученым буржуазно-демократического и буржуазно-либерального направления, испытавшим значительное влияние марксизма и отразившим его в своих работах.
В 1890 г. 25-летний М. И. Туган-Барановский опубликовал в либеральном журнале «Юридический вестник» весьма компетентную статью «Учение о предельной полезности хозяйственных благ как причине их ценности». Как известно, исторически точка зрения, согласно которой стоимость (ценность) товара проистекает из его полезности, противостояла трудовой теории стоимости. Теория предельной полезности представляла собой лишь логическое развитие этой точки зрения. Туган-Барановский, впитавший трудовую теорию стоимости, так сказать, с университетским материнским молоком и считавший себя в то время марксистом, попытался с помощью искусных числовых примеров доказать, что оба подхода вполне совместимы: «…мы постарались показать, что теория предельной полезности не только не составляет опровержения взглядов Рикардо или Карла Маркса, но что, наоборот, эта теория, правильно понятая, составляет неожиданное подтверждение учения о ценности названных экономистов»[357].
Идея Туган-Барановского весьма импонировала русским экономистам. Сам автор развивал ее в 90-х гг., а несколько экономистов-математиков стремились строго доказать «теорему Туган-Барановского».
В теории распределения и доходов Туган-Барановский тоже стремился сохранить определенную связь с марксизмом. Он признавал нетрудовой эксплуататорский характер капиталистической прибыли и земельной ренты. Однако Марксу Туган-Барановский приписывал взгляд, согласно которому заработная плата наемных рабочих определяется якобы только физическим минимумом средств существования. Тем самым он отказывался от марксистской теории заработной платы в целом и конструировал собственную «социальную теорию распределения». Согласно этой теории заработная плата определяется в основном двумя факторами: производительностью труда и силой рабочего класса по отношению к капиталистам.
Значение этих факторов, конечно, нельзя отрицать. Но сами они проистекают и действуют, имея под собой более принципиальную основу, и этой основой является сложившийся исторически и социально уровень необходимых потребностей людей наемного труда. Эклектическая концепция Туган-Барановского, по существу, игнорировала факт монополии частной собственности капиталистов на средства производства и необходимость для рабочих продавать свою рабочую силу. Как в ряде других областей, теория распределения Туган-Барановского смыкалась с идеями ревизионизма в германской социал-демократии, появившегося в конце XIX в. и связанного в первую очередь с именем Э. Бернштейна.
В 90-х гг. Туган-Барановский осуществил два фундаментальных исследования в области истории и теории экономических кризисов и в области истории и состояния русской фабричной промышленности: «Русская фабрика в прошлом и настоящем». Объективно в условиях идейной борьбы
