А в самих аборигенах и умертвиях её почти и не было, так, по мелочи. Почему бы это? При желании он один мог бы на раз всех уложить. Некоторое время он всерьёз обдумывал эту идею, но потом улетел от греха подальше, едва справившись с импульсивным желанием освободить несчастных аборигенов от ига умертвий. Они, конечно, всего лишь дикари, но даже они не заслуживают такой участи. Но тут уж он сам себя остановил: прежде надо подготовить место, куда их вести. Здесь их явно кормят и одевают, хоть как-то, а что может предложить он? Свободу умереть с голоду? Холод пока не грозит, но зима здесь, судя по растительности, длинная и холодная, значит, нужно ещё и жильё. А жильё ещё предстоит найти, хотя бы временное, или сделать. И хоть какой-то запас еды, а дальше пусть уж сами…
Ужасно! Неужели ему придётся уничтожить своего потомка? Самое странное, что во всех этих существах — и живых, и мёртвых, ощущал он некое подобие родства, слабое, но несомненное. И в мёртвых — о, ужас! — оно было гораздо сильнее! Но и в живых чувствовалось. Это… его отдалённые родственники? Потомки его потомка? Да, за восемь тысячелетий — вполне возможно… одиночество — страшная штука. Но… с аборигенами, гадливо передёрнулся Пэр. Нет, не о том он думает. Это просто подтверждение неадекватности его ребёнка, а с ней и так всё ясно. Проблема в другом. Как отыскать единственного, если в каждом из встречных чувствуется родная кровь? Искать максимальную концентрацию? А может… не искать? Вернуться и сказать, что за эти полгода потомок умер? И пусть он останется здесь. Живой, пусть и сумасшедший. Ведь, каким бы он ни был — это его ребёнок!
Нет, не получится. Произведения некромагии — кошмарные твари, питающиеся чужой кровью, чужими эмоциями, а иногда и тем и другим, потому что своих у них нет, только то, что им удаётся урвать у других, у живых. Именно урвать, отнять: кто же в здравом уме захочет быть пищей? А когда на тебя охотятся, когда боль и страх — какие могут быть эмоции? Правильно: гнев, ненависть, ужас, ярость. Видимо, самые большие для умертвий лакомства. И они ненавидят живых за то, что зависят от них, но обойтись без них тоже не могут. И неудивительно, что рано или поздно миры, зараженные некромагией, исчерпав внутренние ресурсы — живых существ, начинают экспансию. История знает два примера, тогда ещё думали, что обойдётся. Не обошлось, и это было страшно. Одна из планет людов — существ, очень похожих на местных аборигенов, только с хвостом — с тех пор просто голый каменный шар, даже без атмосферы. А рухи одну из своих планет взорвали, так боялись, что хоть кто-то уцелеет. Он просто не имеет права скрыть свою находку. А когда он сообщит, вступит в дело бюро безопасности Сообщества, и этот мир прекратит своё существование, его в лучшем случае стерилизуют. Что же делать?
Полдня он кружил над предгорьем, обнаружил ещё несколько таких же поселений, рядом с каждым провёл по часу-полтора, наблюдая и сравнивая. Очень неудачным было, что аборигены всё время держались кучей, были друг у друга на глазах, даже во время избавления тела от органических остатков находились под присмотром. Для целей Пэра это совсем не подходило. Ему нужен был одиночка, и в спокойной обстановке, чтобы снять с его мозга информацию об этом мире, а таких тут не наблюдалось. Странное местечко. И ещё что-то было здесь неправильное, совсем, но сначала он никак не мог это уловить. Только к вечеру до него дошло: здесь не было женских особей. Ни одной. А может, аборигены однополы? Есть же в природе такие существа. Но… странно. Нет, не стоит делать выводы на неполных данных, обследованная территория слишком мала. Надо завтра полететь на восход, посмотреть, что в других местах делается. Вот уж чего-чего, а времени, пока он тут, у него навалом. Соотношение примерно 1 год к 3000, если он просидит здесь хоть десять лет, дома пройдёт всего-то… А сколько? Да неважно, мало пройдёт. А жить он здесь может… почти бесконечно… Какое искушение! Нет, об этом лучше не думать. Об этом можно подумать потом, сначала надо разобраться с некромантом, которым стал его потомок. С питанием проблемы не было, органики вокруг было полно. Преобразовал в съедобную массу килограмм десять и ассимилировал, заморачиваться на придание внешнего вида было лень. Поставил «Полог» в расщелине скалы и устроился переждать тёмное время суток. Мало ли что может летать в темноте в мире некромантии. Толку-то в инфракрасном зрении, если там холодные умертвия. А дракон трудноуязвим, но отнюдь не бессмертен.
Утром он полетел навстречу восходящему солнцу. Часа через полтора лёту в воздухе появился привкус дыма, а минуты через две под крылом мелькнули постройки — и тут же скрылись позади. Слишком маленькое было поселение — или скорость великовата. Он вернулся, поднялся выше и пригляделся. Вот, теперь понятно. Он немного не то искал. Нет здесь широких дорог, и зданий высотных, как на Дракхе, тоже нет. Здесь дичь и глушь, и не следовало ему забывать об этом. Ниточка дороги рассекала лес, на неё бусинами были нанизаны маленькие поселения. Стоит, наверно, спуститься, принять удобный для передвижения вид и посмотреть на аборигенов поближе. И послушать, о чём разговаривают они между собой. Может, найдётся какая-то зацепка для поисков? Он опустился на расчищенное место рядом с одним селением и стал выглядывать подходящую для копирования форму. Поляризация не годилась, она хороша в воздухе или на твёрдой поверхности, а здесь он будет оставлять следы, да и пыльно здесь, а пыль не поляризуешь — это не часть тела. И получится оставляющий следы мутный силуэт — не лучший вариант для исследователя. Через некоторое время в деревню забежал большой кудлатый пёс с вислыми ушами. И глаза у него с виду были самые обыкновенные, собачьи, только не видели ничего. Пэр просто вырастил пару похожих на глаза органов, а настоящие глаза спрятал в носу. В нос-то ему никто заглядывать не будет? Очень удачно, что у аборигенов есть такие зверьки. Видимо, они играют здесь ту же роль домашних любимцев, что на Дракхе мелкие ящерки. Но эти достаточно большие и сильные, а главное — они вездесущи, а внимания на них никто не обращает. И так он думал ещё целых три минуты. А потом он перестал так думать. Потому что на дорогу перед ним вышел один из таких местных
