рассказывала что-то интересное, то вдруг замолкала, замыкалась, будто пересекала невидимую черту, за которой лежали запретные темы. И никто из них не знал, где пролегает эта черта.
— А ты… — вдруг сдавленно спросила Хелена, обнимая себя за плечи. — Ты чувствуешь связь со своей стихией?
— Конечно. — Эдвард непонимающе захлопал глазами. — А что?
— Ничего…
— Нет, постой. — Она остановилась и обернулась, глядя с вызовом, но на лице читались грусть и что-то ещё очень болезненное, личное. — Что тебя беспокоит?
— Ничего.
— Но это ведь неправда. Я пытаюсь понять. Может, я… Помочь могу, в конце концов.
— Не сможешь, Эдвард.
— Конечно, если ты молчишь!
— Что тебе сказать? Что я не чувствую? Не чувствую магию. Знаю, что она есть, но… — Она затрясла головой. — Вот что тебе это даёт?
— Уверен, это поправимо! Давай я… — Он потянулся к её руке, но Хелена дёрнулась, как от огня.
— Не трогай меня.
Эдвард непонимающе нахмурился.
— Почему? Почему ты постоянно защищаешься?
— Прекрати лезть ко мне в душу, и мне нечего будет защищать!
— Но… — Он моргнул. — Что плохого я делаю?! Что плохого в том, что я хочу узнать тебя? Понять, почему тебе плохо?
— Потому что это не важно.
— Важно! Мне важно, понимаешь? И не только это. Мелочи разные. Какой… Какой твой любимый цвет? Что ты любишь пить? О чём думаешь, когда всё идёт наперекосяк? — Он осмотрелся и ткнул пальцем в кусты. — И… Цветы?.. Какие ты любишь цветы? Розы, как по всему замку?
Хелена смерила его недоверчивым взглядом. А Эдвард тяжело дышал, не представляя, как вообще смог выдать такую тираду. Будто всё, что накопилось — даже не за последние два дня, а за полтора года, что он не решался к ней подойти, за полтора года, которые она отталкивала его, — все вопросы, непонятки и мысли взорвались — и вырвались.
Хелена опустила глаза и… улыбнулась. Ещё не весело, не смело, но без подвоха.
— Лилии. Белые лилии.
Эдвард завертел головой, словно пытался отыскать их здесь и сейчас. Но Хелена грустно усмехнулась.
— Они здесь не растут. Слишком холодно…
Эдвард неловко рассмеялся и примирительно протянул ей руку. Хелена недолго смотрела на его ладонь, а потом вздохнула, но согласилась.
Они гуляли ещё некоторое время, глядя как одно за одним погасают окна замка, как он начинает светиться — белый исполин на фоне тёмно-синего звездного неба. Говорили об отвлечённом: Эдвард рассказывал, как Джон хвалил сады Санаркса, Хелена фыркала, утверждая, что иначе быть и не могло. Она держала его под локоть, а Эдвард переплетал их пальцы и чувствовал разливающееся в груди тепло каждый раз, когда она едва заметно сжимала его ладонь в ответ. Ей не могло быть холодно, но его пиджак в какой-то момент лёг к ней на плечи, и они полвечера спасали его от соскальзывания. Хелена вернула пиджак в холле, когда они расходились, и бесконтрольно прильнула к Эдварду, на миг уткнувшись носом ему в шею. А потом, в тишине спальни долго смотрела в окно, улыбаясь своим мыслям, чтобы впервые за долгое время просто уснуть, не видя ни темноты, ни кошмаров.
А утром на прикроватной тумбе её ждал букет кремово-белых лилий.
29
Прошёл почти месяц. Эдвард жил на Санарксе и с каждым днём чувствовал себя увереннее. Он познакомился с Элжерном Рейверном, и тот чуть ли не сразу стал вводить его в курс дела: рассказывал о стране и курсе её политики, показывал карты и документы — не все, только основные, переведённые с языка Санаркса на общий. Эдвард с интересом рассматривал наборы завитков и засечек на оригиналах, просил то Хелену, то Рейверна что-нибудь прочесть, и, хотя он ничего не понимал, звучало интересно.
С дворцовой свитой Эдвард подружился быстро, служанки строили ему глазки, и, что было важнее всего, Хелена начинала оттаивать. Медленно, неохотно, но всё же. Эдвард даже узнал, что она умеет смеяться, и это, наверно, было лучшим, что он обнаружил. Такие редкие моменты!
Они проводили дни раздельно, разбираясь с делами, встречались на обед, ужин и иногда вечерами сидели в какой-нибудь из многочисленных гостиных. Разговаривали обычно мало. Хелена читала, призвав световой шар. Эдвард лежал в кресле, перекинув ноги через один из подлокотников и упершись спиной в другой. Хелена не обращала внимания на то, что Эдвард пускал по комнате огненных зайцев, которые проскакивали рядом, наматывали круги у её кресла, и только когда один из огоньков любопытно заглянул на страницы, Хелена щелчком сбила его, подняла взгляд и сказала: «Мешаешь». Эдвард закатил глаза и пустил новых зайцев (только те были осторожнее и книги не трогали), а потом, налюбовавшись на её сосредоточенное лицо, ни с того ни с сего стал рассказывать истории. Глупые, но уморительные, ни о чём и обо всём одновременно.
— Эдвард, я читаю! — воскликнула Хелена, бросая на него раздражённый взгляд.
— Да, я вижу. Знаешь, я однажды тоже решил поч… — В лицо прилетела диванная подушка. Он посмотрел на неё, на Хелену, предупредительно сверкающую глазами, — и сунул подушку под спину. — Спасибо, так намного удобнее! Так вот, решил я…
Она взвыла, взгляд заметался по сторонам, пытаясь найти, чем ещё можно кинуть. Эдвард рассмеялся.
— Тебе что, не нравятся мои истории? — спросил он, выпрямляясь в кресле с самым возмущённым видом.
— Если я скажу, что не нравятся, ты перестанешь их рассказывать? — огрызнулась Хелена.
— Нет. — Эдвард пожал плечами и встал. Сунул руки в карманы, нарочито медленно, расслабленно обошёл сначала своё кресло, а потом направился к Хелене. — Вероятно, я начну рассказывать их ещё чаще, пока не найду ту, что тебе понравится. — Он облокотился на спинку её кресла. — Ну так что? Тебе нравятся мои истории?
— Ты играешь нечестно! — заявила Хелена, закрывая книжку. Они неотрывно смотрели друг на друга.
Эдвард улыбнулся.
— Я абсолютно честен в моих намерениях, ваше высочество!
Она раскрыла рот, хотела возмутиться, но… Рассмеялась. Тихо, опустив голову, пытаясь спрятать улыбку и сжимая обложку лежащей на коленях книги.
— Иди к себе и не мешай! — Вскинула голову Хелена, тыча в его кресло. Она отвернулась, снова раскрыла книгу и начала листать — быстро, шумно — и давя смешки. Эдвард развёл руками и вернулся на место. Он продолжил смотреть: тихо, больше не мешая, но с тёплым удовлетворением, потому что её лицо разгладилось, стало спокойнее и светлее. И он не требовал большего. Для историй находилось другое время: пока они катались по самым красивым местам Ренджерелла, выезжали в другие города, заглядывали в Летний, в порт неподалёку, прогуливались по опустевшей пристани, несмотря
