в бесконечный путь. Едва мерцает вдали огонёк домика геофизиков. Горизонт затянут снежной пеленой, но вершина небесного купола чиста и безмятежна.
Как ни хочется в такую погоду посидеть дома, надо идти: слишком много наружных работ. Поплотнее застегнув куртку, завязав капюшон, выхожу из домика и сразу окунаюсь в надвигающуюся со всех сторон темноту. К ней трудно привыкнуть: она, словно обладая материальной силой, сковывает движения, физически утомляет. До аэродрома – площадки, где сложены запасы горючего, – всего 200 метров, но путь превращается в «скачку с препятствиями»: на каждом шагу спотыкаешься о заструги, проваливаешься в сугробы, принимаешь ямы за бугры, бугры за ямы… Наконец в темноте возникают смутные очертания выстроившихся рядком бочек. Их осталось двадцать девять, почти 6 тонн бензина. Этого количества с лихвой хватит нам до весны.
На обратном пути я захожу к гостям. Гости, ремонтники с Большой земли, живут в палатке рядом с нашим домом. Жарко горят полным пламенем обе газовые конфорки. Душно, нечем дышать от табачного дыма и высыхающего обмундирования, развешанного в таком количестве, что палатка кажется обиталищем не шести, а шестнадцати человек. Гости приспособились к тяготам лагерной жизни, но держатся преувеличенно напряжённо. Им свыкнуться с круглосуточным мраком особенно трудно, и они с опаской поглядывают вокруг, стараясь пореже отходить от светлого пятачка, на котором идут ремонтные работы. Сообщение о новых трещинах, появившихся на территории лагеря, придало им новой энергии. Ремонт быстро продвигается вперёд. Довольно часто гости повторяют один и тот же вопрос: может ли лёд разойтись под самой палаткой? Мы не сознаёмся, что эта же проблема беспокоит в неменьшей степени каждого из нас.
16 января
Льдину с такой скоростью несёт на юг, что будь по сторонам берёзки или телеграфные столбы, они, пожалуй, замелькали бы. За сутки проходим более 20 километров. Меньше чем за месяц мы пересекли целый градус. Так того и гляди очутимся у берегов Гренландии раньше, чем закончится годичный цикл исследований. Единственное, что нас радует, – мы движемся на юг, к солнцу, свету, теплу, весне. Её уже предсказывает Василий Канаки: в стратосфере началось потепление, и радиозонды стали подниматься выше. А гидрологи – впервые за много дней – вновь увидели в лунке рачка-бокоплава, резво скользившего по воде. Хотя весна ещё далеко, но эти маленькие проявления её предстоящего наступления вселяют в сердце радостные чувства.
Вечером руководитель ремонтной бригады, довольно улыбаясь, доложил Трёшникову, что ремонт полностью закончен. Вторя ветру, загудел над лагерем вертолёт. Правда, полёт продолжался всего три-четыре минуты, и машина тут же села на свой «шесток» рядом с домиком вертолётчиков, но Бабенко говорит, что теперь можно долететь даже до Миргорода, а если надо, то и дальше – до соседней льдины.
17 января
Сегодня опустела палатка ремонтников. Прилетел Перов и увёз их. Работы идут по строгому плану, и часы отдыха наступают по плану тоже. По вечерам так же шумно в кают-компании: слышны песни, щёлканье костяшек домино и бесконечные споры шахматистов. А сегодня, в день рождения Василия Гавриловича Канаки, стол украшен «земными» подарками – шампанским, прибережённым с Нового года, и тортом, преподнесённым юбиляру Евгением Яцуном.
Но в домиках идёт аврал за авралом. Всё чаще приходится проводить генеральную уборку – счищать наледь, сушить постели. Приходится высоко подвешивать к потолку отсыревшие спальные мешки, подушки, одеяла и вкладыши, используемые на верхних койках, а со стен срубать ледовые сталагмиты. Десять вёдер льда – это, пожалуй, слишком для такого маленького домика!
19 января
Всех интересует один и тот же вопрос: с какой скоростью будет продолжаться дрейф? Папанинцев к этому времени уже понесло через Гренландский пролив. Однако движение льдины столь интенсивно, что мы рискуем в скором времени очутиться вблизи Гренландии.
Ветер стихает нехотя. Он налетает порывами и, закрутив мелкую снежную пыль, вдруг бессильно, со стоном опускает её на землю. Мы плывём по-прежнему на юг, приближаясь снова к 86-й параллели. Только теперь мы проходим к ней по другую сторону Северного полюса. Сегодняшние координаты – 86˚54' северной широты, 28˚15' западной долготы.
21 января
С глубины 4000 метров гидрологи подняли тралом любопытных представителей океанской фауны – небольших существ, величиной от одного до трёх сантиметров, очень похожих на гусениц. По обе стороны брюшка – восемь пар ножек-присосок. В области головы – два маленьких рожка. Но, в отличие от гусениц, которых они напоминают по форме, их мягкое белесоватое тело не разбито на членики.
Я вполне разделяю любопытство гидрологов, однако больше задерживаться у них не могу: надо начинать медицинский осмотр. Правда, для работы с микроскопом по-прежнему не хватает света, и приходится часто отдыхать, так как в глазах от напряжения начинает мельтешить. Но уже сейчас полученные результаты весьма интересны. У многих зимовщиков увеличилось содержание гемоглобина в крови, стало больше эритроцитов, а вот количество лейкоцитов значительно уменьшилось.
22 января
Льдина дрейфует по 9–10 километров в сутки, и расстояние между нами и гренландским берегом сокращается с катастрофической быстротой. Мы сидим в радиорубке над большой картой Центрального полярного бассейна. Костя Курко линейкой промеряет оставшееся расстояние до Гренландии.
– Всего триста с небольшим километров! – многозначительно произносит он.
Нужен западный ветер, тогда бы мы взяли резко влево и пошли по пути папанинцев, то есть за Гринвичский меридиан, в район 5-го градуса западной долготы.
Но это невозможно. Откуда бы ни приходили циклоны – из Гренландии, с запада или со стороны Карского моря, – они будут продолжать нас нести к югу. Мы словно очутились в аэродинамической трубе.
Разбаш, отдыхавший после вахты, не выдержал:
– Алексей Фёдорович, неужели нас могут снять в феврале?
– Пожалуй, такая возможность не исключена. – Трёшников зачерпнул кружкой воды из ведра, подвешенного под потолком для саморастаивания снега, и, сделав несколько глотков, поставил её на стол. – Жаль, конечно, что до года не дотянем, но льдина наша долго может и не продержаться. Можешь об этом написать в своей очередной корреспонденции.
– Я уже написал. – Лёня протянул объёмистую пачку листов. – Это для «Комсомольской правды».
Трёшников пересаживается на кровать и не спеша перелистывает Лёнин труд, время от времени делая пометки карандашом на полях. Разбаш пристально следит за движениями карандаша.
– Интересно, что бы ты сказал, – замечает Яцун, – если бы кто-нибудь в твою вахту попытался переслать в Москву такую объёмистую статью?
– Я бы передал её на редактирование Алексею Фёдоровичу.
– Это, пожалуй, помогло бы, – усмехнулся Яцун, вспомнив, как Трёшников недавно расправился с его литературным творением, – тогда не статья получилась, а настоящий телеграфный столб.
– Это какой такой столб? –
