проверить способности христианского инженера, поручил ему изготовить такую пушку, которая могла бы потопить судно любого размера. Над созданием этого невиданного чудища Урбан трудился днями и ночами, поручив своим многочисленным помощникам отливку более мелких орудий.
Грандиозная стройка на западном берегу Босфора продолжалась изо дня в день, поражая стороннего наблюдателя своей невероятной слаженностью и скоростью, а в это время воды пролива заполнили десятки османских судов, бесконечно снующих вверх и вниз по течению, доставляя все необходимое.
Христиане с тревогой наблюдали за этой необычайной активностью, хорошо осознавая, какие цели преследует Мехмед, прибирая к своим рукам важнейший из торговых путей между Западом и Востоком. Таким образом, молодой султан окончательно связывал две части своей огромной империи, делая ее еще более сильным и опасным противником для европейцев, а главным образом для Константинополя.
Напрасно перепуганные греки слали посольство за посольством, надеясь получить ответ о дальнейших намерениях султана – Мехмед не намеревался больше вести никаких переговоров с императором. Напротив, все его действия говорили о том, что он собирается воплотить в жизнь давнюю мечту всех мусульман – поднять священное знамя пророка над золотыми куполами храма Святой Софии в Константинополе.
Глава 25
Время исправлять ошибки
Рангави
Mortui non mordent.
(Мертвые не кусаются.)
Рангави вглядывался в ночную даль, будто надеясь различить там что-то еще, кроме множества огней, как покрывало устилавших далекие фракийские холмы. Оттуда доносился непрерывный гул, который теперь не смолкал ни днем, ни ночью, нагоняя на жителей Константинополя самые мрачные мысли. Эти звуки предвещали скорую войну, но все боялись даже подумать о том, что Мехмед решится напасть на древнюю столицу. Ведь известно – султан не враг ромеям, а крепость нужна лишь для того, чтобы обезопасить переправу османских войск через пролив. Об этом и сам правитель османов не раз говорил в своих посланиях к императору.
Впрочем, любому здравомыслящему человеку было ясно – султан стремится отрезать Константинополь от поставок оружия и продовольствия из Черного моря. А это означает только одно: Мехмед готовится к большой войне с «новым Римом» и, судя по всему, он уже успел извлечь урок из ошибок своих предшественников.
С каждым днем город погружался во все большее смятение, а наплыв беженцев из соседних с Константинополем селений только усиливал панику и заставлял вспоминать пророчества о скором конце света. На этой ниве вновь подняли голову сторонники Геннадия Схолария. Они выступали с проповедями о том, что только праведный огонь может очистить улицы города от латинской заразы и призывали Господа как можно скорее обрушить свой гнев на приверженцев унии, которые навлекли на древнюю столицу войско Антихриста.
Сам Схоларий, еще совсем недавно запертый императором в монастыре Харсианит, каким-то образом нашел способ покинуть свою обитель и вновь обратился к толпе. Удивительно, но городская стража боялась даже приблизиться к опальному проповеднику, ибо теперь он был постоянно окружен фанатичными сподвижниками.
– Прибытие турок – это плата за наше отступничество! – исступленно кричал с помоста Геннадий Схоларий. – Плата за то, что мы доверились лживым посулам латинских приспешников! Только очистив наши души и отринув ложные учения, мы сможем избавиться от этой напасти!
Пылкие слова проповедника вновь встречали отклик в народе, который в минуты тяжелой опасности всегда обращался к высшим материям и заботился, прежде всего, о грядущей жизни на небесах, чем о той короткой и несчастной, что выпала здесь, на грешной земле.
К тому же обещанная помощь с Запада все не приходила. Мольбы и просьбы, с которыми император обращался ко всем христианским государствам, оставались без ответа.
Тем временем некоторые оборотистые горожане сумели извлечь выгоду и из этого, весьма неприятного положения дел. Они наладили поставку продовольствия в османский лагерь, непомерно завышая цены на свои товары и делая на этом большие состояния. Даже указ султана о том, что следует жестоко наказывать спекулянтов, не пугал искателей легкой наживы – они продолжали нагружать свои телеги хлебом, мясом и молоком для последующей продажи туркам. Дошло до того, что проблемы с продовольствием начались в самом городе, так что властям пришлось наложить строгий запрет на вывоз провизии за пределы Константинополя. Это ограничение с успехом преодолевалось – достаточно было заплатить необходимую сумму привратникам и страже.
Судя по всему, именно этим путем из города сбежал венгерский мастер Урбан, которого Рангави был призван охранять как зеницу ока! Недавно стало известно, что этот венгр поступил на службу к султану, и, бог его знает, какие секреты он уже успел выдать османам. Рангави не мог простить себе этой ошибки. Он не доверял Урбану, считая его обыкновенным авантюристом, но при этом, явно недооценил его хитрость и изворотливость.
Генуэзский капитан, который помог Урбану организовать побег, сейчас гниет в темнице, но вряд ли и он пробудет там долго: подеста Галаты уже хлопочет перед императором о его освобождении.
Рангави потер виски, стараясь забыть о своей неудаче. В конце концов, он найдет способ все исправить. Куда тяжелее, вспоминать об ошибках, которые уже не загладить никакими усилиями…
Он глубоко втянул в себя ароматный воздух, наполненный благоуханием цветов. Весна вступила в свои права, наполняя сердца одиноких людей предчувствием скорой любви, а тем, кто уже обрел свое счастье, даря надежды на то, что оно продлится как можно дольше. Несмотря на все тревоги этого огромного мира, молодые люди из знатных и не очень семей по-прежнему прогуливались по кипарисовым аллеям и паркам, а вечерами взбирались на холмы и террасы опустевшего Буколеона[92], чтобы понаблюдать за тем, как в безбрежных водах Мраморного моря гаснут лучи заходящего солнца.
Сам Рангави не очень любил эту пору – вероятно, из-за душистого запаха гиацинтов, который напоминал ему об Анне…
Воин коснулся небольшого серебряного медальона на своей шее – там хранилось единственное зримое доказательство того, что его светлые воспоминания действительно были реальностью, а не фантазией.
Те далекие, но такие счастливые дни оставили по себе лишь горькие раны. Каждую ночь, проваливаясь в короткий и беспокойный сон, Рангави видел облик своей возлюбленной, которая протягивала к нему руки, молила о спасении.
– Ты обещал, что вернешься! – кричала она. – Ты обещал!
Этот голос разрывал ему сердце, но когда Рангави пытался ответить, силуэт Анны внезапно растворялся, после чего неизменно следовало пробуждение. Этот сон повторялся снова и снова, и он научился находить в нем болезненное удовольствие, ведь только здесь можно было вновь увидеть возлюбленную такой, какой она была в тот последний вечер
