то же можно сказать и о Салазаре, и о Дольфусе, когда он только пришел к власти, и о немецких правительствах 1930–1932 гг. Испанцы, вероятно, переняли общеевропейскую модель: начали с реакционного авторитаризма, а закончили фашизмом. Они уже испытывали на себе давление со стороны землевладельцев, нанимателей, гражданских губернаторов, которых в парламенте поддерживали правые. Именно поэтому скатывание Испании в фашизм представляется закономерным. И действительно, с победой правоцентристов на ноябрьских выборах (по указанным ниже причинам) новое правительство продолжало смещать курс вправо: некоторые реформы были отменены, другие проводились в менее радикальном ключе. Не все шаги нового правительства были регрессивными, однако начиная с мая 1934 г. правительство начало демонтаж аграрной реформы, а отличавшийся жесткостью министр внутренних дел и гражданские губернаторы принялись распускать левые администрации и ассоциации на местах. В июне забастовка под руководством социалистического сельскохозяйственного профсоюза окончилась семью тысячами арестов и тюремными сроками. Теперь правые контролировали обе ветви госаппарата и блокировали реформы; поговаривали, что правые собираются упразднить демократию, хотя слухи эти не соответствовали действительности.
Кабальеро теперь утверждал, что, если республика приостанавливает реформы даже в их мягком варианте, то ответом может быть только революция и диктатура пролетариата. По мнению Хулиа (Julia, 1983), «революционеры» Кабальеро были не более чем несостоявшие-ся корпоративисты, пытавшиеся распространить свое влияние внутри госаппарата на профсоюзы и теперь лишенные такой возможности. При этом по левую руку от Кабальеро теперь появлялись истинные революционеры, особенно молодежь.
Отныне количество убийств, совершенных социалистами (как видно из табл. 9.2), начало расти; они вели подпольную деятельность в армейской и полицейской среде, но парамилитарных формирований по-прежнему не создавали. Хотя в исполнительных органах ИСРП большинство сохраняли сторонники реформ, влияния на ВСТ и молодежное движение у них не было. Дебаты социалистов были щедро сдобрены марксистской риторикой про классовую борьбу, в которой левые имели моральное превосходство. В этих рассуждениях каждый класс был привязан к определенной политической партии. Партия пролетариата не могла быть союзником буржуазных партий. При этом во многих районах Испании буржуазные левые республиканцы привлекали на свою сторону не меньше рабочих голосов, чем социалисты (многие рабочие также голосовали за правых). Обращение к другим классам либо по внеклассовым признакам: региону, религии, полу — считалось у социалистов «оппортунистским отклонением». Учитывая, что за социалистов голосовало 20 % испанцев, такие призывы были более чем актуальны (Tunon de Lara, 1985: 151). Один из левых республиканских лидеров Асанья с холодным укором говорил союзникам-социалистам: «Страна не поддержит восстания, потому что четыре пятых ее народа — не социалисты».
Пожалуй, большинство сторонников социалистов остались приверженцами реформ. Члены ВСТ по-прежнему участвовали в Jurados Mixtos; когда Асанья на массовых митингах ревностно требовал уважать конституцию, социалисты выражали бурный восторг; умеренные социалисты получали больше голосов, чем экстремисты (даже в правом лагере умеренные кандидаты пользовались большей популярностью). Но партия была серьезно расколота, и действия нового правоцентристского правительства были выгодны крайне левым. В сентябре 1934 г. весь левый лагерь (социалисты, коммунисты, мелкие троцкистские партии) заявили о неприемлемости предстоящего включения в правоцентристский кабинет антидемократической Испанской конфедерации автономных правых (ИКАП), о котором ходили слухи. Это требование позволило социалистам сплотить ряды. Реформиста Прието партия даже просила выступить организатором будущего восстания. Предполагалось, что он свяжется с поддерживающими его военными, хотя, скорее всего, он этого не сделал. Однако он заполучил оружие, уже приобретенное правительством Асаньи для отправки португальским повстанцам. Можно считать это первым шагом в направлении организованного парамилитаризма. В то же время похоже, что его цель была чисто тактической: при помощи угроз отговорить президента от идеи принять автономных правых в состав кабинета. Ничего не получилось: в октябре туда вошли министры ИКАП.
ВСТ отреагировал всеобщей забастовкой. Многие полагали, что она — предвестник революции; как мы, однако, уже знаем из опыта других стран, левые хотя и много говорили о революции, но не спешили претворять ее в жизнь. Лидеры ВСТ за 24 часа любезно передали правительству уведомление о забастовке, рассчитывая, что оно пойдет навстречу. Вместо этого они дали правительству возможность себя арестовать. Большинство оставшихся на свободе пытались всеми силами сдерживать рядовой партийный актив, который в ответ на их воззвания загорелся надеждой и вышел на улицы (Julia, 1984). Ослабевший сельскохозяйственный союз уже не был способен управлять деревенским населением. Хотя и без поддержки НКТ и ВСТ, восстала часть каталанских рабочих; ключевое же восстание было инициировано регионалистским правительством — «Эскуэррой», с негодованием воспринявшей известие о включении интегралистов ИКАП в состав правительства. Вероятно, с целью предвосхитить шаги каталонских левых (которые теперь, предположительно, готовили вооруженные рабочие отряды), «Эскуэрра» объявила независимость Каталонии. Некоторые сочли, что каталонцы лишь пустили в ход козырь при разрешении не утихающих аграрных споров с Мадридом, другие посчитали, что они таким образом лишь спровоцируют ввод войск. Так или иначе, едва «Эскуэрра» засекла приближение военных соединений, она почти сразу же сдалась. Число погибших в эти дни в Каталонии составило 50 человек.
Восстание — первое со времен Парижской коммуны 1871 г. — полноценно состоялось лишь в Астурии. Его инициаторами и координаторами выступили шахтеры; в сущности, это была масштабная оборонительная операция с целью защиты шахтерских деревень. Шахтерские профсоюзы поддержали законодательство, касающееся техники безопасности, компенсаций за несчастные случаи, условий труда и пенсий. Однако наниматели эту инициативу отвергли, сочтя слишком дорогостоящей. Из-за кризиса работодатели закрывали производство, увольняли рабочих, не следили за выполнением требований безопасности, а после перестановок в правительстве тем более решили, что бояться им нечего. Поскольку ряды НКТ и коммунистов пополнились за счет разгневанных шахтеров, ВСТ, не желая отставать, также превратился в крайне радикальную организацию. Все они выступили единым фронтом — это был один из примеров настоящего «народного фронта», каких в эти годы образовалось несколько. Восставшие захватывали шахты, фабрики и общественные здания; оружие отнимали у сдавшихся полицейских или брали с оружейных заводов. Восставшие установили контроль над долинами, где велась добыча, но не смогли захватить ключевые здания в столице провинции Овьедо. У них, как и у их соратников в других европейских странах, не было необходимого четкого плана ведения наступательных действий, и они не готовили боевиков, даже на примитивном уровне. Военное руководство и организацию они презирали и потому ими пренебрегали. В боях с полицией и местной армией они стояли насмерть за свою территорию. Но когда в провинцию прибыл 26-тысячный контингент, состоящий в том числе из участников подавления марокканских волнений, то перевес оказался не на стороне восставших (Aguado Sanchez, 1972; Preston, 1978: 127–128; Shubert, 1987).
Спустя две недели восстание было подавлено. Погибли около полутора тысяч человек. Примерно 1200 убиты правительственными войсками, из них более половины в бою, остальные — жертвы принятых
