и каминными трубами, это был город, светилось в холодных сумерках чье-то окно. Там был его дом, и он пошел к нему, спустился вниз по улице мимо освещенных окон, услышал голос ребенка, произносящий какие-то слова на непонятном языке.
4
При дневном свете он казался не таким огромным и значительно моложе – примерно ее возраста, неуклюжий, широкоплечий белолицый парень. Он был глуп – ничего из ее тогдашних слов так и не понял. «Мне нужно вернуться», – сказал он, будто прося у нее разрешения, будто она могла ему это позволить или не позволить. «Я тебя предупреждаю!» – сказала она, но он так и не понял, и ее терпение лопнуло. Она проделала долгий путь из Города На Горе до порога, устала, а стычка с ним, вызвавшая у нее гнев и ужас, отняла последние силы, а ей еще надо было добраться домой, помыться, поесть, вовремя попасть на работу. Патси наверняка спросит, где это она ночевала, – ведь уже давно наступило утро. В прошлую среду она пообещала отнести материны вещи в химчистку. А этот тип все продолжал стоять перед ней, лицо перепачкано углем с ее дощечки, презренный враг, и она вынуждена была оставить его там и уйти, так и не зная, будет ли проход открыт, когда она вернется.
Оказалось, что еще совсем рано. Она вернулась домой в начале седьмого. Рик и Патси уже дня два друг с другом не разговаривали, их молчаливая вражда коснулась и ее, поэтому ни одного вопроса о том, где она провела ночь, не последовало. Вечером после работы она обнаружила, что Патси почему-то рассматривает ее ночное отсутствие как предательство и надменно молчит. А Рик только и рад поддержку вообразить: «В самом деле, какого черта! Ради чего, спрашивается, спать здесь-то?»
Прошлой осенью она была рада поселиться здесь вместе с Риком и Патси. Они были в меру щедры и содержали квартиру в относительной чистоте, жить вполне можно, однако и не в такой стерильной чистоте, которая сводит с ума. Они ценили то, что Айрин вносила треть квартплаты, поскольку Рик не работал. Удачный расклад – однако теперь Рик и Патси только и делали, что собачились, так что никакой расклад с их участием как пары не мог считаться удачным. И что хуже всего, Рик пытался использовать ее против Патси, и ночь, проведенная Айрин неизвестно где, да еще без каких бы то ни было объяснений на сей счет, давала ему повод думать, что с ней можно позволить себе больше, чем просто легкое заигрывание. Ей всего-то и требовалось в этой ситуации – соврать, что ночевала у матери, но она не хотела опускаться до вранья, такой чести Рик больше не заслуживал. Он по-прежнему пытался зайти к ней в комнату, чтобы, мол, поговорить. Вечером в четверг он все не отставал – дело, мол, серьезное, им необходимо обсудить будущее, а Патси говорить серьезно не хочет, но ведь с кем-то надо поговорить, и серьезно. Ну только не со мной, подумала Айрин. Рик, худой парень лет двадцати пяти, весь покрытый рыжеватыми курчавыми волосами и очень похожий на потрепанного игрушечного мишку, стоял с каким-то ленивым упорством между ней и дверью в ее комнату. На нем были только джинсы, на коленках проношенные до дыр. Пальцы на босых ногах очень тонкие и длинные. «Я как-то не особенно расположена к разговорам», – сказала Айрин, но он все продолжал гнусавым голосом вещать о том, как кое-кому необходимо порой поговорить серьезно, как ему хочется объяснить Айрин, почему у них с Патси такие отношения, и как ей, Айрин, важно знать, почему эти отношения именно такие. «Только не сегодня, ладно?» – сказала Айрин, хлопнув дверцей кухонного буфета, ринулась мимо него к себе и заперлась на ключ. Он еще послонялся по кухне, бормоча и ругаясь, потом, хлопнув дверью, убрался из дому. Патси в своей комнате так ничем и не хлопнула, не стукнула – хранила оскорбленное молчание.
Айрин присела на краешек кровати, сгорбилась, сунула руки между коленями и стала думать. Так долго продолжаться не может. Ну до конца месяца в крайнем случае она потерпит. А что дальше?
Ей повезло: здесь она жила неподалеку от матери и платила за квартиру всего треть, поэтому хватило денег на то, чтобы покрыть остаток за купленную в рассрочку машину, от которой зависела ее работа у Мотта и Зерминга, отремонтировать тормоза и даже купить две новые покрышки. Она могла бы позволить себе платить за жилье чуть больше, но все же снять отдельную квартиру здесь ей было не по карману. Оставалось одно – переехать в центр, где квартиры вдвое дешевле, но тогда мать будет постоянно беспокоиться, как бы ее доченьку кто-нибудь не обидел или не изнасиловал по дороге к ней. Кроме того, чтобы добраться сюда, ей понадобится по крайней мере полчаса, а то и минут сорок, да и сама она будет беспокоиться о матери. Если бы только мать звонила ей, когда Виктор напивается. Но она не будет звонить.
Айрин встала, вышла на улицу, хлопнув дверью, но негромко, и пешком отправилась к матери.
Вечер был жаркий и безветренный. На улице полно народу. Челси-Гарденз-авеню забита машинами – газующими, ревущими на холостом ходу, устраивающими гонки от перекрестка до перекрестка. Двор фермы по вечерам Виктор освещал прожектором, чтобы иметь возможность возиться с очередной машиной. Непонятно, зачем возиться по вечерам, если у тебя в распоряжении целый день? Да и вообще Виктор как-то не особенно соображал по автомобильной части; Айрин, ходившая на занятия в автомастерскую, знала, например, о двигателях вдвое больше его. Просто ему нравилось быть в центре внимания. Держа в одной руке гаечный ключ, а в другой жестянку с пивом, он что было силы орал на мальчишек: «А ну положь на место! Убрались от запчастей нахер, гаденыши!» Вот и сейчас двое или трое его сыновей, единоутробные братья Айрин, шмыгнули мимо нее в темноту двора. Мальчишки на ее приход не обратили ни малейшего внимания, в отличие от собак – три мелкие шавки истерично затявкали, путаясь у нее в ногах, а психованный доберман, которого Виктор держал на цепи, кинулся на Айрин с грозным рыком и чуть не задохнулся. Мать она нашла в обшарпанной кухне вместе с четырехлетней малышкой Триз. Триз сидела за столом и ела овсяные хлопья с шоколадом прямо из пакета, а мать прибирала оставшуюся после обеда грязную посуду, медленно двигаясь по кухне. Было девять часов вечера.
