но даже невероятный по существу. Какая мерзость насилие…»
А на страницах «Петербургского листка» появились едкие стихи в адрес Глаголина, в них были такие строки:
Набитый глупостью, презрением и чванством,
Суровый режиссер, гордящийся «дворянством»,
Привыкший у «вельмож» в передней шею гнуть, –
На твой «дворянский герб» хотел бы я взглянуть!
На нем, наверное, рукою изувера
Изображен кулак почтенного размера,
И за кулисами, себе на похвальбу,
Ты верен этому драчливому «гербу».
Труппа Малого театра также выражала свое гневное возмущение. Дирекция Малого театра, собравшись на экстренное заседание, вызванное заявлением Дестомб, постановила вынести письменный выговор Глаголину и отрешить его от режиссерства. В свою очередь, Глаголин также заявил об отказе служить в Малом театре.
Справедливости ради надо сказать, что не все приняли участие в общественном порицании Глаголина. Артист Малого театра Дауговет, выступивший на стороне опального режиссера, возмутился, зачем «пустяковый случай» вынесли из стен театра и предали гласности. Однако здесь он был неправ: «сор из избы» вынес сам Глаголин, пригласивший за кулисы полицию, дабы изгнать из театра Клавдию Дестомб.
Затем, в конце октября 1911 года, в одной из питерских газет появилось письмо с осуждением «травли» Глаголина. Правда, вскоре выяснилось, что некоторые из подписантов о письме ничего не знали, да и среди подписавшихся не было «столпов Малого театра», а наличествовали лишь актеры, близкие к Глаголину. Как говорили в Малом театре, Гусев-отец обратился с просьбой к дирекции театра, чтобы его сына выручили и напечатали опровержение, якобы увольнение Глаголина произошло «не из-за избиения госпожи Дестомб, а вследствие некорректного отношения». Однако дирекция ответила решительным отказом.
«Многие убеждены, что г. Глаголин совсем освободит Малый театр от своего присутствия, – писала одна из столичных газет. – Как легко вздохнет после него этот исстрадавшийся театр! Маститый А.С. Суворин остался верен себе. Убедившись, что г. Глаголин не заслуживает его расположения, удалил последнего от себя. И как благодарны будут ему все любящие искусство и справедливость».
Тем не менее, инцидент с госпожой Дестомб вовсе не поставил крест на театральной карьере Глаголина. Она оказалась долгой и плодотворной. Еще в 1914 году Б. Глаголин пришел в кино. Он возглавил творческое объединение артистов Петербургского Малого театра «Русская лента» и создал около 20 фильмов, в том числе «Ноктюрн Шопена», «Молодость Генриха IV» и др.
С 1917 года он являлся актером и режиссером Харьковского театра, потом играл в Театре Революции в Москве. В 1925 году Глаголин стал режиссером Украинского драматического театра им. Франко в Киеве, а через два года эмигрировал из Советской России. Живя за границей, ставил спектакли в Нью-Йорке на русском языке. Жизненный путь актера закончился в эмиграции в 1949 году…
Под псевдонимом «Л. Зло»
Давней петербургской традицией являлось проведение в Пассаже «осенней выставки картин», считавшейся первой ласточкой художественного сезона. С нее, как иронизировал современник, «художники начинают вести правильную бомбардировку публики своими картинами, и чем ближе к весне, тем бомбардировка эта становится ожесточеннее».
Случалось, что на «осенней выставке картин» страсти бушевали отнюдь не художественные. Так, в сентябре 1910 года здесь шумно отметился знаменитый думский скандалист, один из лидеров националистов Владимир Пуришкевич. Горожане посмеивались, что осенний политической сезон неугомонный Пуришкевич открыл дебютом не в Государственной думе, а в Пассаже. Дело же было в следующем.
Узнав, что на «осенней выставке» будет участвовать его друг, художник-карикатурист Злотников, Пуришкевич приехал в Пассаж, обошел все залы, но с удивлением не обнаружил там произведений друга. Тогда он навел справки и выяснил: карикатуры Злотникова сняты накануне по требованию явившегося на выставку цензора. Тот посчитал, что они носят «зловредный политический характер».
– Цензор не имел права снимать эти карикатуры! – поднял скандал Пуришкевич. – Почему кадетов нельзя трогать, а почтенного русского священника можно изображать в смешном виде?
При этом Пуришкевич показывал на карикатуру художника Ассатурова, изображавшую отца Орнатского.
– Я сейчас же поеду к градоначальнику! – пригрозил депутат. – Я потребую, чтобы эту мерзость сняли, а вещи Злотникова поставили на место!
Произнеся эту гневную тираду, Пуришкевич гордо, с чувством выполненного долга, удалился. Впрочем, произведения друга Пуришкевича на выставку не вернулись. Зато через некоторое время после визита думского скандалиста явился чиновник градоначальства и пожелал увидеть карикатуру на священника Орнатского. Однако ее к тому времени уже не было: устроитель выставки во избежание дальнейшего скандала убрал ее подальше с глаз публики…
Автопортрет карик атуриста Л.Т. Злотникова
Кроме Пуришкевича героем карикатурного скандала в Пассаже стал и сам карикатурист Лука Тимофеевич Злотников – личность весьма примечательная. Выходец из крестьянской старообрядческой семьи Витебской губернии, он, несмотря на простое происхождение, получил хорошее образование: закончил художественно-промышленную школу Общества поощрения художеств в Петербурге, а потом на протяжении четырех месяцев 1902 года учился в Сорбонне, одновременно сотрудничая во французских газетах. Специализацией Злотникова была карикатура. Львиную долю своего таланта он употреблял на пропаганду своих воззрений. А отличался он приверженностью к монархии и таким злобным антисемитизмом, что многие образованные люди Петербурга считали Л.Т. Злотникова чуть ли не полоумным.
Зато в националистических кругах Злотников пользовался почетом и уважением. Он принимал деятельное участие как карикатурист в газетах «Земщина» и «Вече», где под псевдонимом «Л. Зло» печатались его антисемитские карикатуры. Нередко они вызывали скандалы, подобные тому, что случился в 1910 году на выставке в Пассаже.
В 1911 году Злотников решил попробовать себя в качестве редактора-издателя, и в декабре того же года вышел в свет пробный номер сатирического журнала «Паук», посвященного, как гласила аннотация, «вопросам борьбы с иудейством». Журнал просуществовал чуть больше года: официальные власти были вынуждены закрыть его за черносотенный характер. Сам Злотников жаловался, что «при существующих административных и цензурных условиях борьба с иудейством невозможна».
Накануне Первой мировой войны Л.Т. Злотников выступал с публичными лекциями на тему «Иудей в искусстве». С началом войны он поступил на военную службу вольноопределяющимся, став художником Трофейной комиссии при Военно-походной Его Императорского Величества Канцелярии в Петрограде. В те же годы он принимал активное участие в деятельности «Общества изучения иудейского племени», которое издавало брошюры антисемитского характера. При Временном правительстве он два раза попадал в тюрьму, но выходил на волю.
В конце мая 1918 года Злотникова арестовали по делу «Каморры Народной Расправы». Объявления в газетах и прокламации, написанные от имени этой загадочной организации, носили антибольшевистско-антисемитский характер. При обыске у Злотникова изъяли печать «Каморры». На допросах он сознался, что вся «Каморра» состояла из него одного: «Вся организация „Каморры Народной
