этого, если помните, я искал удачи на ринге.
Я хотел было спросить учительницу географии о профессии моего соседа, но тут один из гостей (как потом оказалось — заведующий пошивочной мастерской), энергично захлопав в ладоши, громко воскликнул:
— Предлагаю каждому из присутствующих высказать свое пожелание дорогому нашему имениннику в день его славного шестидесятилетия!
Гости стали произносить краткие речи. Однако почти все говорили на один лад и этим не внесли особого оживления в медлительное течение вечера.
Речь самого заведующего также не отличалась блеском. Склонив голову набок, он выкрикивал:
— Вы... тот... этот... который... претворяя в жизнь... несли предпосылки... Всемерно пожелаем успехов...
Но вот очередь дошла до моего соседа. Он встал со своего места и, зычно откашлявшись, сказал имениннику:
— Уж и не знаю, чего тебе пожелать, любезный ты мой Василий Палыч? Благополучия в труде? Оно и без того у тебя с избытком имеется!.. Здоровья? За сим делом сам господь бог следит неустанно... Деньжонок? Сии последние со временем отомрут, как предсказывает марксистская наука. Но пока они отомрут — не худо бы иметь некоторый их достаток. Так пожелаю же тебе, Василий Палыч, деньжонок, пока они вовсе не отомрут.
Гости засмеялись. Хозяин сухо поблагодарил оратора и с помощью своих соседей возобновил первоначальные разговоры о телевидении.
Теперь мое любопытство к соседу удвоилось, и я напрямик спросил его о профессии. Он кратко ответил:
— Дьяконом состою при храме Христа Спасителя.
Сказав это, он вновь принялся за еду, не желая, видимо, беседовать на предложенную тему.
Учительница географии негромко сказала мне, указывая глазами на дьякона:
— У него очень сильный голос. Ему предсказывали блестящее будущее. Но на экзамене в оперном театре он почему-то срезался. И вот пошел в дьяконы.
Какой-то весьма престарелый сослуживец хозяина поспешно добавил к ее словам:
— Чудесный голосище у нашего отца дьякона Ондрея! Человек я неверующий, антирелигиозный, однако всякое воскресенье аккуратно посещаю его храм, чтоб послушать, как он красиво и звучно ведет службу.
Дьякон услышал нашу негромкую беседу. Улыбка радости зажглась на его лице. Обернувшись к нам, он сказал:
— Да, многие посещают нашу церковь, чтобы послушать меня. Скажу, господа, без ложной скромности — голосиной бог меня не обидел. Иной раз, когда я в ударе, так громыхну, что силой моего голоса буквально сотрясаю лампады.
Откинувшись на спинку стула, дьякон набрал воздуха в грудь и с громоподобной мощью провозгласил:
— Благослови, владыко-о!
Гости заулыбались. Хозяин, вздрогнув, укоризненно сказал:
— Ну можно ли так зверски рявкать, Андрюша?
Дьякон сконфуженно извинился. Заведующий пошивочной мастерской, сгорая от любопытства, спросил его:
— Скажите, уважаемый, а как оплачивается ваше творчество?
Мой сосед нахмурился и, ничего не ответив, снова углубился в тарелку. Престарелый сослуживец хозяина, желая сгладить нетактичный вопрос, сказал заведующему ателье:
— При чем тут оплата, товарищ? Не ради оплаты человек избрал свой путь.
Я тихо спросил мою соседку о прежней профессии дьякона. Учительница географии охотно ответила:
— У него не было профессии. Он подростком приехал сюда из колхоза. Учился в школе. Хотел поступить в физкультурный техникум. Но в сорок первом году его мобилизовали, и он до конца военных действий служил во флоте. А после войны готовился стать певцом, но провалился при испытании голоса.
Учительница говорила совсем тихо, но тонкий слух дьякона уловил сказанное. Снова обернувшись к нам, он сказал:
— Не то чтобы я совсем провалился, но принят не был. Уж и не знаю — что им, собственно говоря, нужно. Восьмой год состою дьяконом при храме Спасителя и прямо скажу — публика ломится к нам. Многие приходят за час до начала, чтобы занять удобное место. И стоят, не уходят до самого конца. Следует, правда, учесть, что работаем мы сейчас в темпе — все богослужение ведем за час сорок минут.
Впервые за вечер хозяин засмеялся. Спросил моего соседа:
— Это как же, Андрюша, «в темпе» работаете? Быстрей, что ли, слова произносите?
Мой сосед солидно ответил:
— Темп ведем за счет сокращения текстов и песнопений. Нам не велено утомлять трудящихся верующих.
Хозяин снова засмеялся и даже от смеха склонил свою голову на стол. Заведующий пошивочной мастерской что-то шепнул своей соседке, и та, усмехнувшись, бойко спросила дьякона:
— Все-таки скажите, если не секрет, какую зарплату вы получаете?
Этот вопрос еще более усилил смех хозяина. Сквозь смех он едва сумел произнести:
— Давай, Андрюшка, докладывай публике — сколько ты собираешь и с живых и с мертвых.
Дьякон с неудовольствием ответил:
— Я же тебе говорил, Василий Палыч, — две тысячи в месяц.
— Врешь! — смеялся хозяин. — А за свадьбы, крестины, панихиды? Сам рассказывал мне, как ты, задрав рясу, удирал от фининспектора через все кладбище.
Нахмурившись, дьякон ответил:
— Панихиды и свадьбы не так уж много дают. Ведь с нас взимают чувствительный налог за эту халтуру.
Кто-то из гостей деловито спросил дьякона:
— А ты удрал тогда от фининспектора или попался?
Усмехнувшись, дьякон ответил:
— Ну, где же ему за мной гнаться! Сначала-то, конечно, он погнался, потом стал кричать вслед: «Постойте, батюшка! Минуточку! Уморили!» А я ему издали шиш показываю. Так он после этого сел на чью-то могилку и уж дальше не побежал. Только рукой мне махнул — ладно, мол, беги к богу в рай, твое счастье.
Гости дружно смеялись. Дьякон тихонько и добродушно пофыркивал, вспоминая, должно быть, подробности погони. Хозяин, сотрясаясь от хохота, приговаривал: «Ой... фу... ну тебя». Но вдруг, перестав смеяться, строгим тоном сказал:
— Нет, Андрей, я не над твоим саном смеюсь. Такой насмешки я себе не позволю, поскольку многие пастыри зарекомендовали себя как отважные борцы за мир. А смеюсь я, Андрюша, над биографией твоей жизни. Смеюсь и при этом думаю: «Ох, глаз и глаз нужен при воспитании молодого человека! Иначе...»
И тут хозяин, не найдя нужных слов, молча развел руками. Заведующий пошивочной мастерской тотчас заполнил паузу, которая возникла на полминуты. Поглядывая на дьякона, он едко сказал:
— Иначе человек потеряется для трудовой советской семьи.
Дьякон метнул более чем суровый взгляд на заведующего. Хозяин же, помолчав, задумчиво продолжал:
— Сразу не охватишь умом, Андрюха, что произошло в твоей жизни? И, главное, не понять — почему товарищи не оберегли тебя от культа религиозной личности? Ведь ты же свой парень, простой мужик, крестьянин. Вдобавок — матрос военного времени! И вдруг — здравствуйте, я ваша тетя, — поп!
Погасив улыбку на своем лице,
