билет, что нарушало инструкцию о нахождении агентов в присутствии высоких особ царской фамилии? Ведь, по вашему рассказу, все мероприятия находились под вашим контролем?
— Действовала особая комиссия под председательством киевского губернатора для распределения и выдачи билетов на торжественный спектакль в городском театре. Я к ней отношения не имел. В эту комиссию по моей просьбе были включены полковник Спиридович как представитель дворцового коменданта, и статский советник Веригин как моё доверенное лицо.
— Следовательно, к тому, что Богров получил билет, вы никакого отношения не имели?
— Не имел.
— Как вы могли контролировать подготовку к приёму высоких гостей, если в течение длительного времени отсиживались на квартире?
— У вас никудышная информация, молодой человек. Я болел, и об этом знало моё руководство.
— Чем же вы болели?
— В ночь на пятнадцатое августа, когда я вернулся в Киев, со мной случился лёгкий нервный приступ, вследствие которого я не мог в течение десяти дней выходить из комнаты.
— Знал ли об этом Столыпин?
— Нет, ему, по-моему, доложено не было...
— Как же понимать, что вы осуществляли такое важное задание и десять дней его не контролировали? А ваш непосредственный начальник даже и не знал о вашей болезни.
— Кто вам сказал, что я не контролировал события? Я знал всё, что происходит в городе, обо всех мероприятиях имел информацию.
— Вы знали о том, что Кулябко ведёт переговоры и сотрудничает с Богровым?
— Знал, конечно. — Но тут же Курлов добавил: — Разумеется, с его слов...
Он себя выгораживал.
Позже в своих воспоминаниях он написал по этому поводу: “Несмотря на болезнь, я ни на один час не прерывал начатой работы, собирая у себя должностных лиц, выслушивая их доклады и давая надлежащие указания”.
Курлов всегда ссылался на Кулябко: “По словам Кулябко...”, “При обычном докладе подполковника Кулябко...”, “Кулябко спросил меня...”
Решение уменьшить охрану на улицах города Курлов перекинул на государя: “Мне так и передали его слова. Скажите Курлову, сказал он, чтобы он уменьшил охрану”. И Курлов её уменьшил, не поставив об этом в известность своего министра и главу правительства, которому подчинялся по должностному положению.
Двумя фразами прошёлся Курлов по личному охраннику Столыпина капитану Есаулову: “По пути я видел в проходе капитана Есаулова, на обязанности которого лежало ни на одну минуту не оставлять министра одного”.
Это было как раз перед покушением, когда Курлов докладывал министру об информации Кулябко в отношении принимаемых мер к выявленным террористам, когда Богров водил за нос опытных полицейских, в том числе и такого профессионала, как Курлов!
И здесь генерал указал пальцем на виновника трагедии капитана Есаулова, прошляпившего выстрелы Богрова. Так поступал он всегда, чтобы свалить свои грехи на других. Он хотел остаться в стороне и быть незапятнанным.
Почему же Есаулов, этот огромный детина, который мог прикрыть Петра Аркадьевича, покинул Столыпина и пошёл предупредить водителя автомобиля, что премьер скоро выйдет из театра? Разве не под наивным предлогом тот оставил незащищённым председателя правительства?
Вопросы генерала Курлова были разумными.
Организаторы всегда хотят оставаться в тени.
Ещё одна запись в серой тетради, сделанная рукой неизвестного автора. Он приводит свои соображения, которые основывает на собственном расследовании. Фиксирует то, что для многих исследователей является неразгаданной тайной, загадкой преступления, совершенного в Киеве.
“Устранение Столыпина было организовано высшими чинами империи. Исполнители акции знали, что государь желает избавиться от премьер-министра и намерен предоставить ему осенью, после своего отдыха и возвращения Столыпина из отпуска, новую должность, возможно, что наместником на Кавказе, подальше от двора. Активно выступала против премьера императрица, которую подстрекало окружение и в первую очередь Распутин. Исполнителем воли императрицы был дворцовый комендант Дедюлин, влиявший на Спиридовича и Курлова. Обоим в случае устранения Столыпина было обещаны почёт и повышение. Организовывая провокацию, Курлов и Спиридович доверились Кулябко, которого они посвятили в свои планы и под контролем которого действовал агент охранки Богров, находившийся на крючке у Кулябко. Раскрытие тайны его секретного сотрудничества могло обернуться для Богрова смертью. И на этом сыграл Кулябко, вовлёкший своего бывшего секретного сотрудника в авантюру. Убивать Столыпина они не хотели. Смерть его в их планы не входила. Они хотели только попугать царя — на его глазах пытаются расправиться с ненавистным народу премьер-министром. Такая же история может случиться и в другой раз, коли революционеры так страшно ненавидят Столыпина. Это должно было послужить поводом для его немедленной отставки. В случае отставки Столыпина Курлов получал должность министра, Кулябко переходил в товарищи министра, Веригин получал департамент полиции”.
Да, на бумаге всё складно. А как быть с Богровым? К чему такой важный свидетель? С какой стати?
А Богров во всех деталях этого придуманного плана был всего лишь пешкой. Пешки первыми исчезают с шахматной доски. Первыми исчезают они и в больших заговорах.
“Богрова должны были убить. Раненый Столыпин в обмен на растерзанного террориста, революционера — чем не плата организаторам за сорванное преступление? Всё сошло бы организаторам с рук, если бы Столыпин остался в живых, а Богров лежал бы на полу окровавленный, бездыханный.
Государь, на глазах которого разыгралась бы вся эта трагедия, был бы ошеломлён: его столько раз пытались убить, и вот перед ним, на его глазах, убивают верного его министра, а он остаётся в полном здравии и благополучии. Как бы оценил он своих подданных, спасших ему жизнь!
Акция в Киеве — награды, повышение по службе одним, потеря портфеля другим и смерть мелкого предателя, посылавшего на каторгу своих товарищей, — вот и весь расклад!”
А что же Курлов? К каким выводам приходит он спустя много лет после преступления, которое не предотвратил, хотя в силу своего служебного положения был обязан это сделать?
“Возможно допустить, что сведения, сообщённые Богровым Кулябко, были вымышлены и он, пользуясь доверием к нему охранного отделения, решил выполнить террористический акт. Мероприятия по охране и в этом положении не подлежали никакому изменению, так как игнорировать эти сведения, по сложившейся в Киеве обстановке, не представлялось допустимым. Личных счетов с покойным министром у Богрова, конечно, быть не могло, а потому у него не могло быть и инициативы совершить это убийство с риском для своей жизни. Приходится, таким образом, прийти к убеждению, что этим преступлением руководила какая-либо иная, неведомая нам сила...
Следствием её обнаружить не удалось, да, по-видимому, оно к этому и не очень стремилось. На моё заявление, что не следует торопиться предавать Богрова суду, а тщательно, путём политического розыска, расследовать
