не заслуживающего доверия резидента, вполне ожидаемо проявилась в одном из самых больных вопросов. Верная своему прошлогоднему обещанию, Москва с 1941 года сократила финансирование резидентуры «Рамзая» с января на 30 процентов, а с марта перевыполнила свой план и срезала еще 20. В ответ Зорге довольно робко попросил денег за февраль и сообщил, что, выполняя приказ Центра, изучает возможность вербовки еще одного агента по военной линии, а это потребует дополнительных расходов. Кем был этот человек, резидент не сообщил (мы и сегодня ничего не знаем о нем), но получил ответ без промедлений: вербуйте, и пусть он – завербованный японец – сразу и немедленно сообщит данные о новых истребителе, винтовке и пулемете. Оплата сдельная. Никто никогда не узнал, почему в Москве решили, что неизвестный им кандидат, не только еще не проверенный, но даже установочных данных на которого сообщить не успели, располагает нужными Центру сведениями именно по указанным видам вооружений[530].
7 февраля «Рамзай» снова запросил финансирования, которое по-прежнему не было получено: «…мы остро нуждаемся в деньгах». 10 февраля: «…мы снова, как, впрочем, и неоднократно за долгие годы работы здесь, остались без денег… При здешних тяжелых условиях работы и при системе здешнего контроля мы считаем необходимым напомнить, что не совсем удобно, если Вы каждый раз будете ожидать с переводом денег пока мы окончательно “прогорим”». Речь при этом шла только о суммах на деятельность резидентуры: оплаты агентов – тех, кто брал деньги, расходы на конспиративные квартиры, пленку, дорогостоящие детали для рации, переезды, непрерывные походы по ресторанам, ибо в Японии нет иных мест для приватных разговоров – такова национальная традиция, и т. д. Средства для легализации разведчики зарабатывали сами.
Чуть позже, в феврале, Зорге снова запросил отпуск:
«Дорогой господин Директор!
Как Вам известно, в прошлом году Фриц был очень тяжело болен. Это просто чудо, что он до некоторой степени снова поднялся на ноги. Но необходимо считаться с тем, что тяжелый сердечный недуг, которым он страдает, может снова вернуться.
В последние месяцы у меня также были очень неприятные сердечные припадки. Плюс к этому – тяжелый грипп.
Так как мы работаем в этой стране беспрерывно с очень давних пор, то это естественное последствие нашей работы при здешних исключительно тяжелых условиях совершенно не удивительно. В смысле здоровья мы все здесь в этой стране постепенно сходим на нет. Однако, чтобы этот процесс по возможности продлить, мы просим Вас, как я, так и Фриц, разрешить нам в апреле, самое позднее в мае, трехнедельный отпуск. Мы нуждаемся в нем исключительно сильно. Конечно, в случае, если произойдут чрезвычайные события, мы не возьмем отпуска. Мы просим Вас разрешить нам принципиально трехнедельный отпуск, а уж мы сами решим вопрос о времени.
Мы, наконец, еще раз просим серьезно продвинуть вопрос о заместителе Фрица с указанием данных о его национальности и, вообще, положения с тем, чтобы выяснить возможности его легализации и пр.
Мы просим также навести окончательную точность в вопросе обеспечения нас деньгами. Необходимо, чтобы мы вовремя получали деньги, требуемые нам для работы, небольшой резервный фонд для чрезвычайных расходов, а также, чтобы мы имели постоянный резервный фонд на случай необходимости.
Сердечный привет,
Ваш верный Рам.»[531].
Ответ генерала Голикова оказался предсказуем: «Внимательно изучив Ваши материалы за 1940 г., считаю, что они не соответствуют поставленным Вам задачам своевременно вскрывать военно-политические замыслы, вооруженные силы и дислокацию армии зеленых. Большая часть Ваших материалов не секретны и несвоевременны… Ваши источники ценных материалов не дают. Мои указания о вербовке ценных источников зеленых остались невыполненными. Требую активизировать Вашу работу, обеспечить меня оперативной информацией о армии и военно-политических мероприятиях зеленых. Считаю необходимым сократить расходы на Вашей конторе до 2000 иен в месяц (до этого они исчислялись суммой в пять-шесть тысяч иен. – А. К.)… Используйте доходы предприятия Фрица для дополнительного финансирования Вашей работы…»[532]
Это письмо, содержавшее не только неверную, идущую вразрез с мнением экспертов самого Центра, но и оскорбительную оценку деятельности «Рамзая», Голиков написал 17 февраля, а 15-го он наложил резолюцию на сообщение Зорге о том, что, в связи с принятием нового закона об охране военной тайны, работать в Токио станет труднее: «Он и так не очень работает»[533].
Весь февраль и март, пока резидентура бросала все силы на продавливание японского правительства в отношении атаки на Сингапур, отслеживала, как и требовала Москва, изменения военно-политической ситуации вокруг Японии, пытаясь предсказать эти изменения заранее, шло интенсивное общение на тему выживания разведчиков в созданных Центром условиях. 22 февраля, 1, 5, 8, 15 и 27 марта Зорге жалуется сначала на нехватку, а потом просто на отсутствие денег для работы и делает свои выводы, на которые, приходится признать, он имел право: «Мы на чужбине думаем, что Вы оставляете нас в этой тяжелой стране без всяких средств. Хочу заметить, что впервые за семь лет работы здесь мы таким образом оставлены без внимания…»[534] И несколько позже: «…если Вы настаиваете на сокращении наших расходов до 2000 иен, Вы должны быть готовы к разрушению того маленького аппарата, который мы создали.
Если Вы настаиваете на сокращении нашего бюджета до 2000 иен, то Вы должны приказать мне уволить Джо и Жиголо, которые были присланы мне распоряжением Центра. Вы должны также приказать мне и Фрицу жить здесь на половинном жаловании…
Если Вы не найдете возможным согласиться ни с одним из этих предложений, я вынужден буду просить Вас отозвать меня домой. Вы знаете, что я просил об этом уже несколько раз. Пробыв здесь 7 лет и став физически слабым, я считаю это единственным выходом из этих трудностей.
Вы можете быть уверены, что, если Вы отзовете меня обратно, я буду с гордостью сознавать, что я первый в этой стране человек, который сумел за 7 лет создать резидентуру, правда, не выполнивший полностью всех Ваших приказаний, однако сделавший много для нашей организации и пролетарского отечества»[535].
Конечно, обиженному и подавленному Зорге не удалось пронять руководство в Москве этой прочувствованной телеграммой. В итоге расходы на резидентуру увеличили только до 2600 иен в месяц, что все равно оказалось меньше, чем определенный резидентом минимум сначала в 3600, а затем в 3200. Что это означало на практике? По сути дела, цена вопроса о получении уникальных данных из Японии, лично от посла Германии в этой стране, от аппарата его военных атташе, от людей, близких к правящим кругам в Токио, информации, которая должна была спасти – и в итоге спасла! – жизни миллионов советских солдат и мирных людей, была определена одним генералом и парой полковников в Москве в 600 иен ежемесячно. В 1940 году минимальная зарплата неквалифицированного
