Глава 1
В восемь лет я писал рассказы на листках из блокнота, потом закреплял скрепками и в обложке из цветной бумаги пытался продать эти "книги" родственникам и соседям. Каждая такая "книга" уходила за пятицентовик, то есть за вполне приемлемую, конкурентоспособную цену, если бы в моей округе существовал рынок произведений учеников начальной школы. Другие дети, однако, отдавали предпочтение более традиционным для этого возраста занятиям: баскетболу, бейсболу, футболу, отрыванию крылышек у мух, поколачиванию младших, производству взрывчатых веществ из таких подручных продуктов, как стиральный порошок, спирт для растирки, "Спэм"[35]. Я продавал мои «книги» с таким энтузиазмом, что, должно быть, всех крепко достал, точно так же, как достают прохожих нынешние кришнаиты.
Я не собирался вкладывать заработанные деньги в сверхприбыльное предприятие, не мечтал о богатстве. В конце концов, мне удалось заработать чуть больше двух долларов, прежде чем смекалистые родственники и соседи провели секретную и, разумеется, никем не санкционированную конференцию, на которой приняли решение более не покупать рукописных книг у восьмилетних. Тем самым они, конечно же, ограничили свободную торговлю, не говоря уже о том, что грубо нарушили мои права, закрепленные Первой поправкой[36]. Если министерство юстиции США заинтересуется этим фактом, я думаю, что многие из этих конспираторов по-прежнему живы и их вполне можно препроводить в тюрьму.
Хотя я не собирался ссужать эти пятицентовики под большие проценты или тратить на сладости, я интуитивно понимал, что должен что-то получать за мои рассказы, чтобы люди воспринимали их серьезно. (Если бы Генри Форд, запуская конвейер, раздавал автомобили бесплатно, люди заваливали бы их землей и использовали вместо цветочных горшков. И сегодня не было бы ни системы федеральных автострад, ни кафе быстрого обслуживания, где можно поесть, не вылезая из автомобиля, ни голливудских погонь, ни плюшевых собак, которые многие из нас возят под задним стеклом.) Тем не менее, когда местный картель читателей попытался заглушить мой восьмилетний голос, я продолжил писать рассказы и раздавал их уже бесплатно.
Позднее, став взрослым (точнее, достаточно взрослым), я начал писать рассказы, которые публиковались настоящими издателями в Нью-Йорке. Они не пользовались скрепками и выпускали их не в одном экземпляре. За каждый мне платили больше пятицентовика... хотя, поначалу, не намного больше. Честно скажу, в течение многих лет я сомневался, что писатель может сводить концы с концами, не имея второго источника доходов. Понимая, что вторая профессия писателя должна быть очень колоритной, чтобы потом хорошо смотреться в автобиографии, я подумывал о том, чтобы стать террористом или угонщиком самолетов. К счастью, высокое жалованье моей жены, а также присущие мне скромность и здравый смысл не позволили мне сделаться завсегдатаем федеральной тюрьмы или грудой дымящихся ошметков.
Постепенно, по мере того как мои книги становились бестселлерами, пятицентовики множились, и однажды мне предложили контракт на четыре книги, который обещал принести не меньше денег, чем угон пассажирского лайнера. Разумеется, написать четыре книги – работа не из легких, но, по крайней мере, при этом не нужно таскать на себе бронежилет из кевлара, автомат, запасные патроны и гранаты или работать в тесном контакте с людьми, прозвище которых Бешеный Пес, а то и похлеще.
Когда известие о моей удаче стало достоянием общественности, некоторые люди, в том числе и писатели, говорили мне: "Bay, когда ты выполнишь контракт, тебе больше не придется писать снова!" Я намеревался закончить четыре книги до моего сорок второго дня рождения. И чем же я потом мог заняться? Посещать бары, где устраивались соревнования по бросанию карликов?
Скажем так, я писал большую часть своей жизни, независимо от того, сколько мне за это платили, писал, даже когда не платили ничего, так что маловероятно, что я перестану писать теперь, когда, наконец, у меня появились читатели, которым нравятся результаты моей работы. Мой мотив – не деньги, а любовь к самому процессу, писательству, созданию образов, которые живут и дышат, радость борьбы со словами, встраивание их в единую конструкцию, которая и называется произведением.
Писательство может быть очень утомительным, когда переписываешь страницу в двадцать шестой раз (некоторые приходится переписывать реже, другие – чаще, все зависит от конкретной степени безумия в этот момент). После жаркого сражения с синтаксисом и выбором слов, после десяти часов, проведенных за компьютером, иной раз возникает желание пойти работать грузчиком на склад супермаркета или посудомойщиком в какой-нибудь ресторан. Мне эти профессии знакомы не понаслышке, пусть на этих должностях я подолгу и не задерживался. В самые худшие моменты хотелось завербоваться рыбаком на провонявший тухлой рыбой аляскинский траулер или, прости господи, помогать пришельцам в их проктологических исследованиях, которыми они, похоже, докучают всем контактерам.
Но поймите, писательство приносит интеллектуальную и эмоциональную удовлетворенность, да и вообще очень веселое занятие. Если писатель, работая, не получает удовольствия, его рассказы, повести, романы радости не доставят. Никто не будет их покупать, и его карьера скоро закончится.
Для меня в этом секрет успешной, плодотворной писательской карьеры: получай удовольствие, наслаждайся своей работой, смейся и плачь над своими историями, дрожи в предчувствии неведомого вместе со своими персонажами. Если тебе это под силу, скорее всего, у тебя появится много читателей, а если не появится, у тебя все равно будет счастливая жизнь. Я измеряю успех не количеством проданных экземпляров, а радостью, которую получаю от процесса и завершения работы над книгой.
Да, конечно, время от времени находятся люди, которые меряют мой успех заработанными деньгами и очень из-за этого кипятятся. Тот факт, что кто-то получает удовольствие от работы, выводит их из себя, вот они периодически и разряжаются длинными тирадами или статьями, что мир катится в пропасть благодаря написанному мною и тому, что у меня все в порядке (Я не говорю о профессиональных критиках. Критики – это другая история. Девяноста процентам нравится, как я пишу, а остальные десять, которым не нравится, не намекают, что пахнет от меня, как от трупа, да и вообще я серийный убийца, которого полиция никак не выведет на чистую воду.) Хотя о блестящих достижениях медиков обычно пишут на двадцать третьей странице, если вообще пишут, хотя ежедневным миллионам проявлений мужества и доброты просто не находится места в газете, кто-нибудь из таких крестоносцев регулярно заполняет достаточно много места на газетной полосе воплями о том, что я – литературный антихрист.
