Древние истории прошедших веков звучат в темнеющем осеннем лесу. От них становится теплей, они будят мысль и рождают надежду. Вечером приходит Соломон. Он раз в неделю навещает мать. Песя ослабла, она болеет. Старую женщину беспокоит сердце, живот тоже не в порядке. Вся ее прежняя сила заключалась в семье. Когда рухнул дом, потеряла опору и Песя. В конце концов, не из стали сделано материнское сердце.
С закрытыми глазами лежит Песя на нарах, вспоминает. Неспешной и спокойной была ее юность. Тогда положил на нее глаз рыжий Хаимке, сын резника. Было это весной в Гадяче. Когда встречалась с ним взглядами, краснела до ушей, опускала голову…
В землянку входит Соломон. Он приносит с собой запахи леса и дороги. Он весел и энергичен.
— Как ты себя чувствуешь, мама?
Соломон целует материнский лоб. Песя открывает глаза, встряхивается, садится на нарах. На ее щеках горит слабый румянец. Предчувствуя приход сына, с утра она надела праздничное платье и гладко причесалась. Слава Богу, мальчик жив и здоров. В последнее время Соломон сильно изменился. Это уже не прежний студент с маской киногероя на лице, в тщательно отглаженных брюках и модно повязанным галстуком. Теперь перед Песей стоит высокий, слегка погрузневший мужчина, днем и ночью занятый борьбой с силами зла за победу правого дела. На нем оставила отпечаток партизанская жизнь, нападения и бои, ветра и дожди, холода и лесная темень. Грустными глазами смотрит он на мать, скорчившуюся на нарах в убогой землянке. Как исхудало ее лицо! За прошедшую неделю оно еще больше сморщилось и потемнело. Шея тонка и морщиниста, спина сгорблена, пальцы источились и пожелтели. Лишь в глазах у Песи прежняя материнская любовь, и тепло, и бесконечная забота.
Соломон рассказывает об Айзеке. Вчера он получил известия из Гадяча. Мальчишечка жив и здоров, у него уже прорезались первые зубы. Ловко ползает и пробует ходить. Кормилица Дарья Петровна ухаживает за ним со всей душой, как за собственным сыном. Вид у него вполне арийский, за исключением одного скрытого признака, и можно надеяться, что Айзеку ничего не угрожает. Глаза у парня голубые, он очень похож на Фирочку. Помнишь Фирочку, мама?
Тем временем в землянку набиваются люди, звучат вопросы. Все тут рады Соломону, хотят увидеть его, пожать ему руку, услышать новости. Фейгин пересказывает услышанные по радио последние сводки с фронтов, анализирует ситуацию, поднимает настроение.
На следующее утро группа людей выходит из семейного лагеря в боевой. Там готовится большая операция и требуется помощь бойцам. В числе спутников Соломона и Вениамин. С ними также Берман, Лейбка Гинцбург и Янкл Левитин. Оба подростка повзрослели раньше времени. Фашисты разрушили их семьи, убили близких, и парни горят желанием отомстить. Лейбка никогда не был трусом, унаследовав смелость от покойного отца. Но и с Янклом Левитиным произошли перемены. Это уже не тот бледный подросток, который глотал без разбору одну книгу за другой и жил в своем вымышленном мире. Теперь он живет реальной жизнью, полной опасностей и проблем. Новая кожа наросла на парне. Помогла ему и дружба с Лейбкой, который не позволяет другу увлекаться фантазиями. Ребята уже умеют пользоваться оружием и могут серьезно помочь партизанским бойцам.
Осеннее утро. Лесная петляющая тропинка соединяет два лагеря. Впереди шагают Соломон и Вениамин. Вокруг высятся задумчивые сосны. Справа от тропки — могильный холмик с табличкой. На табличке ивритская надпись: «Тут похоронен реб Шломо Шапиро, сын Давида».
Вдруг выглядывает солнце, и разом меняется мир вокруг идущих. У подножия деревьев, вытянувшись в одном направлении, залегают резкие тени. В небе голубое сияние. Встряхиваются, прихорашиваясь, сосны. Птицы зовут, приглашают в глубь леса. Партизаны ускоряют шаг. Впереди еще много кровавой работы, пока не будет уничтожен Гитлер, пока не сметут фашизм с лица земли.
Наша армия освобождает Украину. Фронт приближается к полтавской земле. В лесах появляются немецкие дезертиры и отставшие от своих частей солдаты. Партизаны ловят их и уничтожают по одному, по два. Иногда приходится сталкиваться с группами в несколько человек. Сейчас отряд оказывает прямую помощь регулярным частям.
Гадяч был освобожден двенадцатого сентября 1943 года. Ночью немцы еще рыли окопы на берегу. Утром начался артобстрел. Враг оказывал ожесточенное сопротивление, но наши части форсировали реку и приступили к штурму укрепленных позиций. Прорвав оборону фашистов, наши солдаты вошли в городские предместья. Затем, одновременно с продолжавшимися боями к северу от Гадяча, части Красной армии форсировали реку с юга и, взяв город в клещи, вышибли из него немцев.
Погода была дождливой, и дороги размякли. Это притормозило наступление нашей армии, но не остановило его. Шестнадцатого числа был освобожден город Ромны, двадцать третьего — Полтава. Война покатилась дальше.
Истощенные и бледные, как странные ночные совы, вылезают уцелевшие евреи из своих укрытий и бункеров, осматриваются, смотрят на развалины прежней жизни. Мало евреев осталось в живых.
Люди ищут пропавших близких, родственников, друзей. Ищут тех, кто ушел в армию, кто успел эвакуироваться на восток. Почта завалена письмами. Письма и открытки летят на все четыре стороны света. В них один вопрос: где? Где родные? Большинства из них уже нет в живых. Но время от времени происходят и чудеса. Скорбь и радость звучат по соседству.
Свобода! Прекрасно чувство избавления от рабства. Радостна возможность дышать свободно и спать без кошмаров. Возможность раздеться и лечь в настоящую постель, возможность жить без оглядки на раззявленную пасть зверя-людоеда.
Семья Гинцбург тоже вернулась в город. Теперь они поселились в роскошном доме бывшего бургомистра Карпенко и его жены Маргариты Фридриховны. Последние сбежали вместе с отступающими немцами, и советские власти решили отдать дом многодетной семье, чей старший сын Нахман сражается в рядах Красной армии.
После дождей настала золотая осень; солнце хотя и скупится по-осеннему на тепло лучей, но не обходит своим светом и Гадяч. Утром из речной долины поднимается туман, но затем он рассеивается, уступая место сиянию солнечного нежаркого дня.
Невелико количество вернувшихся в город евреев. Редко когда встретишь на улице еврейское лицо. Иосиф Берман снова работает в парикмахерской, звенит ножницами, скребет бритвой намыленные подбородки и брызжет одеколоном в неопределенном направлении. Это уже не тот молодящийся кавалер, каким мы видели его в доме матери Хаи-Сары. Вокруг глаз и на лбу у него разрастается густая сетка морщин. Сорокалетний мужчина, отец двоих детей, и — кто знает? — возможно, заложены основы и для третьего. Потомки Гинцбурга используют любую, даже самую малую возможность для того, чтобы появиться на свет.
Сарка и Лейбка считают себя взрослыми. Еще бы — ведь они не кто-нибудь, а партизаны! И вообще, Лейбл поговаривает об отъезде из Гадяча. Жизнь здесь кажется ему неподходящей. Местные косо смотрят на уцелевших евреев. Видится Лейбке вопрос в их удивленных взглядах: «Как же вы выжили? Нет ли тут обмана? Нет ли какой-то еврейской хитрости?»
