Шульгин хотел пояснить, пользуясь мыслью Столыпина, что в политике нет мести, но есть последствия.
На «столыпинский довод» обратил внимание его старый товарищ В. А. Маклаков, когда они обменивались письмами по поводу выпущенной Шульгиным книги «Что нам в них не нравится».
«Нам» — значит русским, «в них» — в евреях.
Маклаков утверждал, что обвинять целый народ — это «богохульство», Шульгин же — что у каждого народа есть средний моральный уровень, который «является мерилом его относительного достоинства» («целая нация горела чувствами мщения»; «борьба против исторической русской государственности была в полном смысле этого слова национальным еврейским делом»).
Спустя целую эпоху эту мысль Маклакова (не с подачи ли Шульгина?) оспорил Солженицын. Да как оспорил!
«Да, много доводов — почему евреи пошли в большевики (а в Гражданской войне увидим и еще новые веские). Однако, если у русских евреев память об этом периоде останется в первую очередь оправдательной, — потерян, понижен будет уровень еврейского самопонимания.
Так ведь и немцы могли отговариваться за гитлеровское время: „то были не настоящие немцы, а подонки“, они нас не спрашивали. Однако приходится каждому народу морально отвечать за все свое прошлое — и за то, которое позорно. И как отвечать? Попыткой осмыслить — почему такое было допущено? в чем здесь наша ошибка? и возможно ли это опять?
В этом-то духе еврейскому народу и следует отвечать и за своих революционных головорезов, и за готовые шеренги, пошедшие к ним на службу. Не перед другими народами отвечать, а перед собой и перед своим сознанием, перед Богом. — Как и мы, русские, должны отвечать и за погромы, и за тех беспощадных крестьян-поджигателей, за тех обезумелых революционных солдат, и за зверей-матросов…
Отвечать, как отвечаем же мы за членов своей семьи.
А если снять ответственность за действия своих одноплеменников, то и понятие нации вообще теряет всякий живой смысл»[396].
Но прав ли Солженицын?
Когда-то И. В. Сталин по аналогичному поводу заметил: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается».
Но прав ли он?
О шульгинской книге мы еще поговорим в следующих главах.
Статья «Пытка страхом», как и следовало ожидать, привела только к скандалу: ее переслали в Ставку в Ростов, оттуда шульгинские оппоненты — в Париж, и, как отметил Василий Витальевич, «она произвела тяжелое впечатление: в России творятся средневековые ужасы».
Пожалуй, из всех читателей, высказавшихся о статье, только один Константин Паустовский (будущий писатель) отметил, что автором имелась в виду защита еврейства.
Шульгин же посчитал, что «…евреи ничего не поняли. Они озлились еще больше, забыв дело Бейлиса и роль „Киевлянина“ в те времена. Но и русские тоже ничему не научились. Не поняли, что антисемитизм и, в частности, дело Бейлиса, нанесли царской России последний удар».
Но Шульгин был неправ.
Деникин вспоминал, что в июне 1919 года к нему в Ставку прибыла депутация председателей еврейских общин и, в частности, просила «вернуть евреев-офицеров в полки», откуда их изгоняли антисемиты.
«Я описал им бывшие на этой почве инциденты и указал на тяжкие последствия для этих офицеров в случае принудительного зачисления их в части. Один из представителей горячо и взволнованно заявил:
— Пусть! Пусть они подвергнутся моральным мукам, даже смерти! Мы идем на это. Мы жертвуем своими детьми!..»[397]
Как бы там ни было, тогда никаких погромов в Киеве не произошло.
К тому же, кроме увещеваний, командование ВСЮР с начала октября 1919 года приказало расстреливать погромщиков, что возымело свое действие.
Деникин в своих мемуарах приводит фрагмент донесения генерала Драгомирова: «…Отдельные шайки бандитов начали шарить по еврейским кварталам и вымогать деньги. Несколько мерзавцев, пойманных на месте преступления, были оправданы военно-полевым судом. Я вытребовал к себе составы судов и разругал их так, как, кажется, еще никогда никого не ругал… Суд стал выносить смертные приговоры, которые все и были приведены в исполнение.
Когда большевики вошли в Киев, то экспансивность евреев взяла верх, и они устроили такое ликование, которое сразу показало, на чьей стороне их симпатии. Этого им народ не может простить, и его настроение нельзя охарактеризовать иначе, как бешеной злобой против всего еврейского…»[398]
Однако Шульгин, Драгомиров и Деникин обошли молчанием тот факт, что после «ликования» некоторые вернувшиеся в город добровольцы все-таки устроили погром.
Погромы были на совести всех противоборствующих сторон — белых, красных, петлюровцев и атаманов разных бандитских группировок.
В целом о своей деятельности того периода Шульгин рассказал на допросе в январе 1945 года.
«Вопрос: Вы показали, что в составе Особого Совещания при армии генерала Деникина находились до мая 1919 г. По каким причинам вы прекратили свою деятельность в этом направлении?
Ответ: К этому меня вынудили мотивы личного порядка.
Вопрос: Какие?
Ответ: В боях с петлюровскими войсками, наступавшими на Киев, был убит мой старший сын Василий (Василид), который находился в составе так называемой дружины, защищавшей город.
Вопрос: Кем была организована защита г. Киева от петлюровских войск?
Ответ: Генералом Долгоруким (Долгоруков), ориентировавшимся на гетмана Скоропадского.
Переживая моральное потрясение после этого случая, я на длительное время отошел от политической деятельности, которая возобновилась лишь в августе 1919 г., когда войска Добровольческой армии Деникина вошли в г. Киев. Прежде всего, я снова организовал деятельность газеты „Киевлянин“ и наряду с этим, не занимая должностного положения в Добровольческой армии, я все же принимал активное участие в ее укреплении.
Вопрос: Покажите об этом конкретнее.
Ответ: Надо сказать, что с вступлением в г. Киев войск генерала Деникина моя контрреволюционная организация, действовавшая там на конспиративных началах, с этого момента из подполья вышла, и все ее члены надели офицерскую форму.
В частности, полковник Борцевич (Барцевич), который оставался в Киеве моим заместителем по нелегальной работе, официально был отмечен генералом Деникиным и за заслуги перед Добровольческой армией назначен градоначальником г. Киева.
Тогда же очень близкий ко мне генерал Драгомиров, как киевлянин, получил назначение на должность главноначальствующего Киевской области, что соответствовало должности генерал-губернатора и командующего войсками.
