Тит посмотрел на расстеленные перед ним свитки, на восковые таблички, на испещренные цифрами записки, которыми теперь был завален весь стол.
– Да, я знаю.
– Нет, не совсем так. Обманывают не тебя, – поправилась Фаустина. – Обворовывают бани Траяна. Кто-то пытается положить себе в карман государственные деньги, и это неплохо ему удается.
– На прошлой неделе я и сам пришел к тому же выводу, – мрачно произнес Тит. – Но остается вопрос, кто же этот вор? И как мне с ним бороться? Потому что карман себе явно набивает не какой-нибудь жадный вольноотпущенник, дорвавшийся, как ему кажется, до ничейных денег.
– В таком случае все сводится к ответу на вопрос, а кто, собственно, имеет доступ к этим средствам? – произнесла Фаустина. – Кто способен без опаски снимать пенки с государственной казны?
– Я и это изучил на прошлой неделе. И могу с уверенностью сказать, что ни один из моих непосредственных подчиненных не имеет отношения к этим хищениям. Хотя бы потому, что не располагают необходимым в таких случаях влиянием. Впрочем, так же, как и я сам.
Тит вопросительно посмотрел на Фаустину.
– Скажи, а твоя мать случайно не учила тебя распознавать финансовые махинации или все твое обучение свелось к ведению домовых книг?
– Учила, как же не учить. Ведь, как известно, вольноотпущенники народ ушлый, так и норовят положить деньги себе в карман. – Фаустина скрутила в косу мокрые волосы и перебросила их через плечо. – Будь то мука, украденная из кладовой, или мрамор из каменоломни, все это в конечном итоге деньги. И если ты хочешь схватить вора за руку, тебе надо сделать одно из двух. Сначала посмотри вверх…
– Или?
– Или не смотри. Потому что кем ни был вор, вряд ли он захочет остановиться, тем более, если он по положению выше тебя. Потому что ты вряд ли захочешь навлечь на себя его гнев.
Тит подумал о банях, о стенах, что уже высились на прочном фундаменте, из которого выросли примерно так же, как Фаустина только что выросла перед ним из бассейна.
– Я подумаю, как мне поступить.
Какое-то время они сидели молча. Тит задумчиво постукивал стилом по восковой табличке. Фаустина уложила мокрые волосы на голове, и теперь с их концов ей на плечи стекали капли воды.
– Но ведь ты все равно попытаешься положить этому конец? – спросила она, когда молчание стало затягиваться.
– Да.
Императорский двор. Императрицу Плотину вечно окружал рой управляющих и секретарей, которые были в курсе всех государственных проектов. Любому из них ничего не стоило, прикрывшись высоким именем, заниматься самообогащением. Тит поделился своими соображениями с Фаустиной.
– Что ж, для начала неплохо, – сказала та и, взяв у него из рук стило, вместо шпильки скрепила им в узел мокрые волосы, которые так и норовили вновь рассыпаться по плечам. – Но только будь осторожен, слышишь?
– Вот увидишь, императрица поддержит меня! – с жаром воскликнул Тит.
И действительно, кто как не императрица, известная своей добродетелью, способен понять его возмущение наглым хищением государственных денег! Потому что обратись он к какому-нибудь вельможе, что он услышит в ответ? «Все воруют», – скажет тот ему. «Все, кто как может, набивают себе карманы, все стремятся обогатиться за государственный счет. Так уж устроен мир». «И возможно, этот человек будет прав, – подумал Тит. – Но со мной этот номер не пройдет».
Викс
К концу того года Парфия лежала у наших ног: Аденистры, Вавилон, Селевкия, Ктесифон. Все до последнего ее города пали.
«Трудно уследить за вашими победами, – писал из Рима Тит в одном из своих писем. – Как я понял, вы маршем – почти как Александр – прошли Гавгамелы, и что также важно, с тем же результатом. В эти дни сенат проводит примерно половину времени в спорах о том, кто главные действующие лица и герои этого грандиозного спектакля. И один из них, насколько мне известно, это ты. Прими мои поздравления, Первый Копейщик!»
Да, я достиг своего! Теперь я самый главный центурион Десятого легиона! Причем один из самых молодых в этом звании. Если не самый молодой. Точно сказать не могу. Разумеется, немало тех, кто готов придушить меня за это, тех, кто вечно возмущается себе под нос, что, мол, я слишком быстро пришел к своему званию, и то лишь потому, что хожу в любимчиках у Траяна. Конечно, в столь стремительном продвижении мне посодействовали лагерная лихорадка и парфяне, что быстро выкашивали наши ряды, в том числе, и центурионов. Впрочем, до меня ни лихорадка, ни парфяне еще не добрались. А вот Траян – да. Он закрыл глаза на традиция и сделал меня первым копейщиком Десятого легиона в обход нескольких кандидатур. Бывшего первого копейщика отправили в Рим, и перед отъездом он с кислым видом передал мне свои знаки отличия. Следующей моей ступенькой будет префект лагеря, после чего – кто знает, вдруг и впрямь воплотится в жизнь моя самая заветная мечта, и я получу в свои руки командование целым легионом.
– Вот увидишь, я им стану, – сказал я Мире, которая укладывала наших дочерей в кроватку в соседней комнате. – Еще два года войны, и я им стану.
– В таком случае, упаси бог, чтобы война кончилась, – сухо ответила она, поцеловав девочек и пожелав им спокойной ночи. Обе наши дочери были светлокожие и темноволосые. Ни одна из них не унаследовала рыжинки обоих своих родителей. Лежа бок о бок в колыбельке, обе были похожи на розовые бутоны.
– Какие хорошенькие, – сказала Мира, любуясь ими. – С другой стороны, не дай бог им вырасти такими же красивыми, как Антиной.
– Это почему? – тотчас навострил уши тот. Ему было почти десять, и он уже пошел в рост и в скором времени обещал превратиться в стройного, красивого юношу. Пухлые щечки смазливой мальчишеской мордашки постепенно исчезали, уступая место правильным, точеным чертам. Антиной напоминал мне скульптуру какого-нибудь бога в храме – те же высокие скулы, волевой подбородок, прямой, слегка орлиный нос. Я уже много лет как не мог вспомнить лица Деметры, и вот теперь, всякий раз глядя на ее сына, я вновь видел его перед собой.
– Потому что такая красота не сулит ничего хорошего. Надеюсь, тебе известно, что ко мне на улице подходило трое мужчин с просьбой его продать. – Мира поморщила носик. – Ты даже не представляешь себе, что они предлагали. И с каким усердием уламывали меня. Честное слово, мне потом хотелось отмыться от этой грязи.
– Ох уж эти антиохийцы и их хорошенькие мальчики! – пробормотал я. – Может, мне стоит в этом году взять его вместе с собой в поход?
– Думаешь, так будет лучше? Римские солдаты еще хуже антиохийцев! – воскликнула моя жена, после чего сурово поджала губы. – Можно подумать, Викс, мне не известно, что происходит между мужчинами в ваших лагерях. Я также знаю, что ты привык смотреть на такие вещи сквозь пальцы. Но это еще не значит, так и должно быть.
– Если это коснется моего девятилетнего сына, я не стану смотреть на это, как ты выразилась, сквозь пальцы, – ответил я и поцеловал пробор на ее голове. – Не переживай, мы сделаем все для того, чтобы с ним ничего не случилось.
